Балет

Щелкунчик

Кажется, впервые видела балет, в котором было понятно всё до мелочей и всё до мелочей интересно. От классического балета в пачках и на пуантах всегда оставалось легкое недопонимание и ощущение несовершенства: уж больно сильно стройные танцоры претендуют на идеальное движение, которое никогда не держится от начала и до конца спектакля. Наверно, я дурак, наверно, Киев-модерн и рассчитан на таких – в таком случае мы нашли друг друга! Этим вечером на сцене Новой Оперы в «Саду Эрмитаж» был показан балет, который далёк от классической балетной школы и от её совершенной пластики. Не потому, что у труппы плохой хореограф, а потому что образы Щелкунчика, Мари, Дроссельмеера и мышиной своры максимально индивидуализированы. Местами это напоминает фигурное катание без коньков, местами – современный танец, и очень редко – балет. Мари (Эллина Винникова) – совсем девчонка. В её движениях заявляет о себе подростковая угловатость, детская восторженность и эмоциональность. Актриса танцует в обычных чешках и в премиленьком платице, обнажающем худенькие голые ножки с острыми коленками. Сама невинность, воплощение детства, она хохочет и плачет, ревнует и любит, перепархивая от одного конца сцены к другому. Щелкунчик (Алексей Бусько) на протяжении спектакля проходит эволюцию. Вначале это просто большая кукла, которая умеет обниматься, его стиль похож на популярный в 60-70 гг танец робота, только более пластичный. Когда в волшебной стране Щелкунчик превращается в юного Дроссельмеера, главной его характеристикой становится сила, уживающаяся с прежней гибкостью и грациозностью. Сам волшебник (Руслан Баранов) на протяжении спектакля вообще не танцует. Он воплощение оригинальности, мистическая фигура, страшная и прекрасная одновременно.

Но уйду от тонкостей телесного движения к тонкостям движения духовного, мне более близкому. Поклитару не просто рассказывает сказку, он её создаёт. Под умопомрачительную музыку Чайковского мы наблюдаем за последними днями сказочного детства Мари. Атмосферу этого волшебного периода человеческой жизни передают гигантские полотна в стиле модерн на заднике сцены, на которых – удивительные пейзажи, старинные фонари, архитектурные своды… Кажется, такие декорации могли бы существовать и как отдельные иллюстрации произведения Гофмана. Световая гамма спектакля – темно оранжевая, переходящая в самые кульминационные моменты почти в коричневую. В ней чувствуется щедрая на эмоции женская душа: художник по свету в спектакле – Елена Антохина. Но главное, конечно, что возвращает зрителей в первое десятилетие их жизни – это костюмы. Выполненные Анной Ипатьевой одежды будто говорят нам: «Это детский спектакль». И пока зритель разглядывает расписные платьица и бархатные костюмы мышей в пачках, на сцене разворачивается драма взросления Мари.

Сказку Гофмана «Щелкунчик и Мышиный король» Поклитару прочитывает под необычным углом зрения. Мыши тут не злейшие враги влюблённых. Как только Щелкунчик освобождает Мари из их клетки, грызуны становятся друзьями парочки и шаг за шагом ведут их к взрослению. Мышиная королева и король учат Щелкунчика и Мари преданности друг другу, искушая обоих на измену. Но замечательнее всего их костюмированные уроки влюблённым в импровизированном театре. Вот, мыши выходят в огненных костюмах для танго и исполняют танец на фоне красной материи для корриды – западный урок страсти. Вот, три мыши-мусульманки долго терпят унижения и от общего мужа, а потом вместе закалывают его – урок милосердия от южан. Потом мыши-сумоисты показывают своё мастерство – урок борьбы за счастье от востока. Всё это, конечно, с огромной долей юмора к назиданию вообще, к классическим моделям поведения. Безумно смешно до самого последнего момента. А последний момент – свадьба Щелкунчика и Мари. Под адажио из балета «Щелкунчик», в окружении свиты из смешных и каких-то уже родных мышей, в белой вуали, под руку с красавцем-принцем Мари шагает к взрослой жизни. И вот, Щелкунчик должен поцеловать её, и… нет, стоп-кадр, дубль два! В окружении свиты из участников рождественского бала, в белой вуали, под руку с одноглазым стариком лжецом Мария шагает к взрослой жизни. И вот, Дроссельмеер должен поцеловать её, и он впивается в её губы, держа в ручищах крохотное лицо, так, как гасят сигарету об пепельницу. Самый страшный поцелуй, который только можно вообразить. Танцы, мыши, смех – всё осталось в прошлом, бесконечно далёком детстве. Сцена пуста, безликая мышь крадётся по сцене и находит в углу Мари в лохмотьях. Сказочное существо выносит её на середину комнаты – девочка навсегда засыпает на его руках, обряд инициации завершён, занавес закрывается.