Спектакль

От первого лица

В течение одной постановки несколько раз поднимаешься до искреннего, почти детского, смеха и с этой непостижимой высоты срываешься вниз – к таким же искренним и детским слезам… И снова поднимаешься, и снова срываешься… И снова вверх, и снова вниз… И так – с каждым новым персонажем, с каждым новым эпизодом. До самого конца. А в конце – освобождаешься. Понимание приходит с первыми нотами финальной песни, и с последними ее словами ощущение не уходит. Спектакль заканчивается – эмоции остаются.

Каждый эпизод в спектакле индивидуален. Потому что он изначально избран и создан самим исполнителем. Это значит, что в данном спектакле, при самой по себе талантливой и тонкой режиссуре всей постановки, сверх того исполняется принцип «актер – режиссер своей роли», и здесь известное утверждение действительно взято за принцип. Цельная композиция спектакля дробится на многие составляющие – что хочет сказать каждый из персонажей? Но спектакль и соединяется в единой композиции в единую мысль. От первого лица…

Одиннадцать монологов. Каждый создается в самостоятельном образе, жанре, стиле. В неповторимой манере работает каждый из актеров, раскрывая смысл своего текста. На первый взгляд все отрывки абсолютно различны и ничем не связаны между собой. Ничем не СВЯЗЫВАЕМЫЕ… Скорее СПЛЕТАЕМЫЕ – сплетаются романсом два отделения, сплетаются светом эпизоды, сплетаются звуком сцены… Авторы включили в спектакль темы «от малого до великого». Судьба одного конкретного человека и судьба целой страны… Взаимоотношения между матерью и дочерью, между мужчиной и женщиной, между бедным и богатым, между талантливым и способным, между «умным-умным» и «тупым-тупым»… Люди разных профессий, разных сословий, разных эпох, разных взглядов, «разных времен и народов». Но все эти диалоги и монологи, разговоры и рассказы, мысли и воспоминания объединяются единой нитью. О том, что волнует больше всего, размышление вслух – со зрителем, с персонажем, и… С самим собой.

«Дрожит пароход, и тихо-тихо отходит земля. И все молчат. Только с нижней палубы доносится женский плач, упорный, долгий. Последний. По всей России...
Дрожит пароход, стелет черный дым. Я оглянулась и остолбенела навеки и веки видеть буду, как тихо-тихо уходит от меня моя земля…»
Чувства, которые нам – современным – вряд ли удастся пережить. Вряд ли удостоимся мы этого. Счастье наше в том или несчастье? Откуда же нашла в себе эти чувства она – актриса, совсем еще юная?
«Тебе тяжело, Антоний? Ведь все передалось тебе! Какой ты добрый, Антоний! Хочешь, чтобы тебе стало легче?.. Легко-легко? Встань, Антоний! - тихо произносит другая. - И не бойся, я не причиню тебе зла. Дай мне руку! А теперь, Антоний, взгляни на небо. Ты должен привыкнуть к нему. Скоро, Антоний, ты почувствуешь удивительную легкость. Словно ты стал вдруг воздушным... Молчи... Ответь мне только, чувствуешь ли это, да или нет? Вот мы и взлетели, Антоний!.. – актриса встает, и я с трудом удерживаюсь от того же. - Расслабься... Не делай резких движений. И главное, не думай ни о чем!.. Вот и все - будь счастлив!..»
После этих слов они взлетели – в книге…
«С этого вечера я начал думать, то есть я хочу сказать, стал делать одно, а думать другое. По-моему, это как раз и называется думать…»
От серьезного к смешному, от юмора к философии, от вечера к утру…
«В это утро я снова лгала во сне, а ложь имеет запах. Она пахла capture "Contour de 1'oeil Christian Dior". Этот запах и разбудил меня.
Поднявшись с кровати, я выпила две китайские чашки воды, надела перстень, выкованный в третьем веке новой эры для левой руки какой-то женщины, и застегнула на лодыжке цепочку часов "Tissot".
Тут кто-то позвонил.
"Hermes", parfum spray "Caleche", - определила я, принюхиваясь к входной двери. Это была моя сестра Ева…»
Для одних жизнь измеряется воспоминаниями, для других – запахами. Для кого-то – деньгами, а для кого-то...
«Это было двадцать лет назад, я жил тогда в Париже. Я снимал в Латинском квартале крошечную квартирку окнами на кладбище, и денег, которые я зарабатывал, едва хватало, чтобы сводить концы с концами.
Когда я взглянул на карточку, у меня потемнело в глазах – цены были гораздо выше, чем я предполагал. Но она меня успокоила.
- Я никогда не завтракаю, - сказала она.
- Вы меня обижаете! - великодушно воскликнул я.
- Я никогда плотно не завтракаю: не больше одного блюда. По-моему, люди в наше время слишком много едят. Немножко рыбы, пожалуй. Интересно, есть у них лососина?..»
И снова обрыв – от Франции к России, от завтрака в театр. Театр жизни – театр настоящий. СтОящий театр.
«Сонечка жила в кресле. Глубоком, дремучем, зеленом. В огромном зеленом кресле, окружавшем, обступавшем, обнимавшем ее, как лес. Сонечка жила в зеленом кусту кресла. Кресло стояло у окна, на Москва-реке, окруженное пустырями — просторами.
Мужчины ее не любили. Женщины — тоже. Дети любили. Старики. Слуги. Животные.
Все, все ей было дано, чтобы быть без ума, без души, на коленях — любимой: и дар, и жар, и красота, и ум, и неизъяснимая прелесть, и безымянная слава — лучше имени и все это в ее руках было — прах, потому что она хотела — сама любить. Сама любила.
На Сонечку нужен был поэт. Большой поэт, то есть: такой же большой человек, как поэт. Такого она не встретила. А может, один из первых двухсот добровольцев в Новочеркасске 18-го года. Любой из двухсот. Но их в Москве Девятнадцатого года — не было. Их уже — нигде не было…»
Антракт.
И возвращение – к тому же подоконнику, к тому же цыганскому романсу, к той же Цветаевой. К той, да не к этой…
«Моя мать очень странная.
Моя мать совсем не похожа на мать. У нее светло-русые волосы, они по бокам завиваются. У нее зеленые глаза, нос с горбинкой и розовые губы. У нее стройный рост и руки, которые мне нравятся. Она грустна, быстра, любит Стихи и Музыку. Она пишет стихи.
Ариадна Эфрон. Светлая тонкая нить света и в имени, и в сути своей – актриса на сцене сама ли сочувствует, персонаж ли в ней говорит…
Бедная Марина! Как часто и взрослым — особенно взрослым! — собеседникам была она не по возрасту!
И словно сама Марина – является…
«Слушай и помни: всякий, кто смеется над бедой другого, — дурак или негодяй; чаще всего — и то, и другое. Когда человек попадает впросак — это не смешно; когда человека обливают помоями — это не смешно; когда человеку подставляют подножку — это не смешно; когда человек теряет штаны — это не смешно; когда человека бьют по лицу — это подло. Такой смех — грех».
Прыжок во времени – из одной «смуты» в другую. Сколько их было в нашей стране – этих «смут»?..
«Прыгать в пропасть лучше с разбега, не останавливаясь на ее краю и не оглядываясь на прекрасный мир, оставляемый навсегда. Стучу и, не расслышав ответа, переступаю порог. И сразу сталкиваюсь со взглядом Веверса. Глаза в глаза.
Их бы надо в кино крупным планом показывать, такие глаза. Совсем голые. Без малейших попыток маскировать цинизм, жестокость, сладострастное предвкушение пыток, которым сейчас будет подвергнута жертва. К этому взгляду не требовалось никаких словесных комментариев.
Но я еще сопротивляюсь. Я продолжаю делать вид, что считаю себя по-прежнему человеком, коммунистом, женщиной…»
Неженское женское… История. Все это история. И не важно – женское или мужское.
«Мне это нравится. Мне нравится, что у народа моей страны глаза такие пустые и выпуклые. Это вселяет в меня чувство законной гордости. Можно себе представить, какие глаза там. Где все продается и все покупается:
...Глубоко спрятанные, притаившиеся, хищные и перепуганные глаза... Девальвация, безработица, пауперизм...
Ах, это ли про нас? Какое из определений наше? Задумываться над этим некогда, всегда некогда. А здесь, вдруг начинаешь думать… Именно так – как в одном из монологов… Или, как в другом монологе – аккомпаниатор, живущий в тени кумира, сам бывший когда-то кумиром… Но он забыт, и в подаренную случаем ВДРУГ секунду общения с публикой один на один, с лучом прожектора, он просит… Просит лишь об одном – «вспомните меня…» И ради этого – забыть обо всем и ото всего отречься? Правда… Или игра?
Последний монолог – легенда… Легенда о пианисте. Который играл, потому что любил играть, не мог не играть… Он жил на пароходе и никогда в своей жизни не сходил на землю. На этой земле, где гоняются в лабиринтах времени и пространства за славой, выгодой, деньгами и властью, ему нечего было делать… Возможно, он прав?

Как зрителю, не было скучно ни секунды. Даже зная большинство произведений, послуживших первоисточниками звучащих со сцены текстов, зритель имеет возможность воспринимать их в данном спектакле «здесь и сейчас», как в первый раз. Режиссура – это отбор. Здесь – нет ничего лишнего. Точность сценического решения, композиции – внутри каждого отрывка и спектакля в целом – одновременно не отпускает внимания, не отвлекает от главного – содержания – и не утомляет.

Как режиссеру, было по хорошему завидно и любопытно, в чем же заключается секрет? Что это за ключ, который ТАК раскрывает актеров. Многих раскрывает неожиданно, по-новому… Действительно «ключ без права передачи».
О технике здесь крайне трудно рассудить. Не все еще «ровно и гладко». Вот только… В данном случае, это не портит, а наоборот, подкупает. На доли секунды подводит исполнителей – возможно – нехватка опыта, ТАКИМ текстам трудно соОТВЕТствовать, не правда ли?.. Да нет! Скорее все объясняется внутренним темпераментом. Или все это настолько искренне? Актер берет тебя и ведет, словно внутрь не роли, а самого себя. И ему, каждому из них, веришь. Ни одного разочарования за весь спектакль. Нет роли, нет актера – есть живой человек. Вот что ценно! И человек говорит с тобой. О себе. Предельная искренность – главная отличительная черта этой постановки. Каждый человек, вышедший на сцену, уводит человека, сидящего в зале, к конкретной цели. И человек в зале идет за ним, забывая обо всем, идет и к слезам, и к смеху…

Это напоминает поездку по реке. Плыть к главной цели путешествия, и заходить в разные маленькие городки, деревеньки или большие портовые города. И, останавливаясь в каждом на определенное количество дней-часов-минут, погружаться в историю места – каждый раз новую. Знакомиться с людьми, обычаями, нравами. Изучать, переживать, ПРОЖИВАТЬ, и… И плыть дальше. А в конце путешествия возвратиться домой, но при этом осознать себя чуть-чуть другим. Новым. Потому что, изучая и проживая чужие истории, в себе открываешь новые грани, ранее неведомые. Потому что большинство обстоятельств, с которыми сталкиваешься в сценической, а равно и в зрительской, «жизни», зачастую не предлагаются нам в обычной жизни столь ярко и откровенно. Еще чаще мы просто не замечаем их, этих «предлагаемых обстоятельств», занятые своей обыденностью и повседневностью. Но жизнь так устроена, что если задумаешься над событиями хоть раз, хоть ненадолго, и пусть даже это не касается непосредственно тебя, а происходит с кем-то другим, где-то не здесь, может даже на сцене… Так вот в следующий раз, возможно ты не пройдешь мимо. Мимо, возможно, самого себя…

Авторам, актерам и режиссеру – спасибо.

Спектакль «От первого лица» составлен из монологов:
- Надежда Тэффи «Воспоминания»,
- Павел Вежинов «Барьер» (монолог Доротеи),
- Альберто Моравиа «Мысли вслух»,
- Милорад Павич «Ящик для письменных принадлежностей» (монолог Лили),
- Сомерсет Моэм «Завтрак»,
- Марина Цветаева «Повесть о Сонечке»,
- Ариадна Эфрон «Воспоминания»,
- Евгения Гинзбург «Крутой маршрут»,
- Венедикт Ерофеев «Москва-Петушки»,
- Марсель Миттуа «Аккомпаниатор»,
- Алессандро Баррикко «Легенда о пианисте».