Балет

Гала-концерт, посвященный 50-летию творческой деятельности Екатерины Максимовой и Владимира Васильева

Большой театр празднует гала-концертом 50 лет «творческой деятельности» Екатерины Максимовой и Владимира Васильева. Вот так, с трогательным занудством, они назвали то, чем занималась самая фантастическая супружеская балетная пара ХХ века. Потому что если бы они дали волю чувствам и словам, это не влезло бы ни в одну театральную афишу.

Недавно также отпраздновали 50 совместных лет балерина Майя Плисецкая и композитор Родион Щедрин. Правда, не в Большом, а в Консерватории — по месту, так сказать, специализации главы семьи. Но смысл и там и там один: твердый знак равенства между супружеской и творческой жизнью. Это две из самых знаменитых пар Советского Союза (не считаю дуэтов на коньках). И уж точно — самые красивые. Причем совсем не в фигуральном смысле: посмотрите на фотографии.

Они лучились молодостью, талантом, счастьем и несомненной влюбленностью друг в друга. Они были слишком хороши. Настолько, что этому не завидовали: завидовать можно чему-то понятному и возможному. Максимова и Васильев казались придуманными, как природа в Версальском парке. В Ленинграде тогда был лучший балет, но и там такого не было. Люди с Балтики попытались решить проблему с балтийской же прямотой и подселили молодого Рудольфа Нуреева в одну коммуналку с перспективной солисткой Аллой Сизовой. Евгеника не удалась: Нуреев оказался гомосексуалистом, а потом и вовсе предателем родины. Максимова и Васильев остались уникальными. К концу 1960-х балетная оттепель вымерзла повсеместно. И в 1970-е эта пара — лучшее, что случилось с советским балетом. Не считая Майи Плисецкой, которая была отдельным видом танцевального искусства, причем четко антисоветским.

Они же в контрах с режимом не были никогда. Лауреаты всего на свете. Но весь Советский Союз называл их «Катя и Володя». Я, конечно, понимаю, что Максимову, особенно с трогательными крысиными хвостиками в дебютных «Жизелях», язык не повернулся бы назвать Екатериной Сергеевной. Но дело не в этом. В 1970-е советский балет по факту лежал в глубоком фоле. Новинки были редки и эстетически смехотворны. Но этот балет считал себя впереди планеты всей. Стыдно, конечно. Потому что 1970-е на Западе — это акме хореографов Баланчина, Роббинса, Лимона, Грэм, Бежара. А советский балет был отраслью промышленности. Конкретно — нефтяной. Я, честное слово, не шучу. На гастролях балет зарабатывал валюту. На которую закупали оборудование для нефтеперерабатывающих заводов. За это его можно было ценить. Любили же его — именно за «Катю и Володю». Максимова и Васильев придали этой скважине человеческие черты. На окоченевшие стекла брежневского балета ложилось теплое дыхание. И оно превращалось в искристые пальмы, перья — ну знаете, эту морозную живопись серебром по серебру. Вот так они и танцевали.

У меня есть личный повод их обожать. Я была плохой студенткой. Точнее — худшей на филологическом отделении: мне приятнее считать, что это балет отъедал время, которое требовалось, чтобы читать литературу по списку. Но как бы то ни было. Экзамен принимал профессор с многообещающей фамилией Зверев. В 70-е он был балетоманом настолько, насколько ими были все московские театралы, а театралами — все московские интеллигенты. То есть он был балетоманом на почве Екатерины Максимовой. В общем, я довольно ловко съехала на проселочную дорогу: Жорж Санд — романтизм — Мария Тальони — Екатерина Максимова в ХХ веке, бла-бла-бла. С обаяния Екатерины Максимовой, не потускневшего в памяти ее поклонника спустя столько лет, когда от летучего искусства балетных артистов не остается вообще ничего, я получила… Не буду врать, будто я получила пять. Это была тройка.