Спектакль

История обыкновенного безумия

"Истории обыкновенного безумия"
Моноспектакль по Ч. Буковски
Автор и исполнитель Семен Александровский

Семен Александровский уже не первый раз привозит свой моноспектакль в столицу. Не знаю как в Питере, а в Москве данное действо проходит на ура. В фойе Театрального центра "На Страстном" расставлены в несколько рядов стулья. В углу, похожая на кафедру преподавателя, сформирована импровизированная барная стойка: водка, коньяк, сок и 3 разновидности бутербродов. Причем сто грамм коньяковского стоят почти как два входных билета (Бук бы это не одобрил). Но алкоголь, как оказалось, можно приносить с собой: я выглядел полнейшим неудачником с литровой колой, разбавленной ромом. Юноши и девушки в открытую распивают виски, водку и даже портвейн. Присутствуют несколько англоговорящих граждан, явно не понимающих по русски, но чувствующих себя как дома после первой рюмки. Публика от 18 и старше, полный sold out. Том Уэйтс ненавязчиво сообщает нам, что раскроет все свои тайны, но умолчит о прошлом. Декорациями служат стол, пишущая машинка (правда с русским шрифтом) и стул. На бэкграунде - полотно с цитатами из Буковски: одна из моих любимых-"Не пишите стихи.".
3й звонок, свет медленно гаснет, тишина, лишь слышно журчанье алкоголя в стаканы. По лестнице за сценой медленно, в развалочку, спускается Семен Александровский. Пардон, спускается Генри Чинаски: пьяница и балагур, любитель опустившихся женщин и гроза всех праведников - альтер эго самого Бука. Выглядет он и правда как бич на вольных хлебах: застиранная рубашка, с ,по-колхозному, закатанными рукавами, бесформенные штаны и кондовые туфли. На голове красуется фетровая шляпа, на лице-недельная щетина, в руке бутылка, которой он чокается со зрителями. Слышен смех и воодушевление. И на полтора часа мы погружаемся в похмельные глюки автора, который пил 60 лет своей жизни, при этом умудряясь писать хорошие стихи и занимательную прозу. Мы услышим о геморое, половых сношениях, алкоголизме, религии, Бэтмене, женщинах, ненависти и телевизорах. Мы проникнем под дубовую кожу Буковски, под которой по утрам шевелится совесть и хочется возлюбить ближнего своего, что означает: оставить его в покое.
Да, Александровский конечно немного моложав и интеллигентен для Чинаски, бабника и алкаша за 40, с вечным фурункулезом и желтыми от никотина пальцами, и это коробит первые 5 минут, но забывается уже на 6-ой. И даже пошлый русский мат перестает быть табу и резать слух, когда ты в который раз слышишь слово "ебля" и производные от него - они здесь по делу и ко времени. Вообще, книги Буковски, изданные в России переведены не на 5+, а почти дословно и простовато, но когда его монологи звучат в живую становится ясно: шапки долой, перед вами гений. Хочется надеяться, что спектакль подогреет интерес к Буковски для тех, кто прошел мимо его книжек и освежит впечатления тех, для кого старина Бук, в свое время, был примером для подражания. Как для меня. Только помните эпитафию на могиле писателя "Don't try". И не пытайтесь повторить это дома.
Свет зажигается и Александровский предлагает всем ухлестаться всем, что есть под рукой. Никто не против, хотя лично я поднялся с места с трудом. Актер еще не вышел из образа и кажется. что вертеп продолжается. От образов, созданных нетвердой рукой Генри Чарльза Буковски не легко отделаться. Что ж, Генри Чинаски был Чарли Буковски. И наоборот.

Немного безумия в стоячей воде.
Американский писатель Чарльз Буковски – один из культовых персонажей англоязычной литературы 20 века. Его тексты, в основном рассказы и несколько романов, подвергаются с момента написания самым разнообразным трактовкам, как и их создатель: для некоторых Бук – гений, «величайший гений, может быть, и столетия», для других – туалетный писака и грязный, ничтожный хам. Но грязь и хамство, возведенные в эстетическую категорию, становятся интеллектуальным искусством, в случае Буковски, по крайней мере. В конце концов, это стиль или защитная реакция; тексты Бука тонкие, эмоционально обостренные, лирические и очень конфликтные для самого автора. Едва ли этот глубоко одинокий пропойца стремился исключительно к эпатажу. Он просто не любил людей. Поэтому сойдемся на определении «маргинал» и, черт побери, великий маргинал! Это повод для влюбленности – проследуем за Томом Уэйтсом.
«История обыкновенного безумия» – плод этой влюбленности, моноспектакль молодого режиссера Семена Александровского, по сути, вторая его самостоятельная работа. После премьеры в одном из клубов Петербурга Семен моментально получил от театральных журналистов статус самого скандального режиссера сезона, с двумя полярными оценками от зрителя. Что также единственно правильный вариант: тебя либо любят, либо ненавидят. Стандартные узкие шоры не позволяют разглядеть в «Истории» что-либо, кроме стремления к эпатажу. Не окунаясь в диспут, предлагаю свою версию. Спектакль, как и литературный источник, по мысли опять же журналистов, рассказывает о девальвации материальных человеческих ценностей; хотя, на самом деле, перед нами история одного безумца, одного лирического героя, опустившегося до самых низов социума, возненавидевшего поглупевшую в комфорте часть человечества и воспарившего духом, пройдя очищение через секс и алкоголь. Это джазовая импровизация, частично задымленная сигарным дымом гедонистического существования героя, на тему красоты этого мира, искривленного людьми, осознанно создающими себе препятствия; они во веки веков испытывают страх перед непонятным. И уж лучше жить в «освобожденном зоопарке», чем среди отупевших в супермаркете довольного существования обывателей. Буковски куковал в стенах этого мира и не любил Рембо, он плакал, когда Ширли Темпл пела «В моем супе печенье в форме зверюшек…»
Теперь о том, как это сделано. Моноспектакль – едва ли не самый сложный жанр в театральном процессе. Существует серьезная опасность провалиться в сумеречную муку для зрителя. «Истории обыкновенного безумия» это не грозит, ее спасают кажущаяся простота режиссуры, влюбленность автора в материал и стилистически верный минимализм оформления. Здесь многое зависит от зрителя, поскольку история не классическая и, в основном, клубная. Работа обладает внутренней динамикой: в ней может меняться даже текстовое наполнение, но, главное, что при этом не деформируется замысел. Особенно удачные спектакли отличаются легкостью, чувственностью и удовольствием, с которыми нам преподносятся самые откровенные сексуальные сцены, – это может быть невероятно вдохновенно и красиво, в конце концов, человек таким образом естественно гармонизируется, – это к вопросу об изысканном гедонизме. В этой работе нет грязи, практика доказывает, что грязными могут быть уши, но не слова. У «Истории обыкновенного безумия» нет целевой аудитории, Бука может понять и принять любой, для этого нужно только открыть свое зачерствевшее сердце и оживить восприятие. Единственный недостаток, и даже не спектакля, а, честно говоря, наш, господа, – нестабильность зрительской реакции. Хотя острое отрицание только подтверждает мысль о неприятии непонятного. Все, о чем писал Бук, о чем говорит со сцены Семен Александровский стоит и хочется транслировать на собственную жизнь, ну вдруг человечество все-таки не пропащий проект, и, трансформируясь под воздействием литературы и театра, мы сможем что-нибудь изменить.
В общем, безумцы представляют собой живой интерес, и лучше уж быть безумным, вроде великого маргинала, чем смиряться со скучной обыденностью. И под очарованием пьяной мудрости Бука, мы вместе с ним плачем, когда Джуди Гарленд поет «Over the rainbow».

вот-с намереваясь скоротать апрельский вечерок чем либо театральным пошманал по инету и нарыл-с сей моноспектакль. решился -таки сходить, ибо просмотрев до того как неск моноспектаклей (Лыков «я она не я и я», Меньшиков «1900» и т.п. ) считал моноспектакли оч ярким и оч интеллектуальным направлением театрального творчества вообще и лакмусовой бумажкой актерского дарования в частности.
Ну-с вот-с и началось… Сразу обратило внимание на себя подавляющее большинство «господ и дам» из числа почтеннейшей публики сильно до 25 лет-с. То бишь в фойе ТЦ (не путать с Торговым Центром) «На Страстном» собралось исключительно общество продвинутой молодежи и разноразодетого студенчества. И по прошествии действа стало ясно почему! Семен Александровский – такой же, выражаясь «литературным» языком его же героя, засранец, как и его основной зритель. Им хорошо вместе. Они пытаются интерполировать на свое мировосприятие чувства и доводы «…Чинаски, бабника и алкаша за 40, с вечным фурункулезом и желтыми от никотина пальцами, любителя порочных женщин» понимая, что сами-то они гораздо дальновиднее, и чище, что так банально растрачивать свою весьма оберегаемую политкорректностью и защищённым сексом жизнь не будут никогда, а вот ведь возможность слегка соприкоснуться с манящим миром «дна», но опосредованно, абсолютно безопасно и вообще в фойе театра! Семен Александровский старается играть, это есть, но такую драматургию нужно пережить лично, выкарабкаться из сей пропасти, и может тогда нахлынувшая боль в свое время срываемых пальцев и ногтей высветит эмоции, аналогично Лыковским или Петра Мамонова. Иначе – банальное лицедейство, настолько банальное, что возникает вопрос – мол чек, а Вы реально напивались вискарем когда нить? Ибо если высосать около 0.5 «Jameson» из горла и даже без запивки движенья станут гораздо более плавными и невесомыми (с точки зрения пьющего), а речь несравненно более содержательной, яркой, одухотворенной и не подлежавшей ни малейшему усомнению в истинности (опять-таки с той же точки зрения…). Работать надо над материалом, любезный Семен, как говорится «не щадя живота своего…» а не чай из бутыля Jameson в фойе прихлёбывать.

Буковски в “DUSCHE”. «История обыкновенного безумия» — это плод влюбленности додинца Семена Александровского в
Чарльза Буковски. Моноспектакль он играет уже несколько лет и играет
хорошо. Хорошо, даже не смотря на то, что Семен слишком молод и слащав
для этой роли. Как известно, Чарльз Буковски красотой не отличался.
До начала действа актер бегал по залу, помогал рассадить зрителей,
пытался вкрутить лампочку, много суетился. Образ возник, как только он вышел на сцену:
помятая рубашка, фетровая шляпа, початая бутылка виски в руке, которой
он чокается со зрителем.” Я человек не очень приятный”. В зале
раздался смех. С актером хочется выпить - в этом желании себе никто не
отказывал. Все погрузились в вечное буковское похмелье, который пил 60
лет своей жизни, при этом умудряясь писать стихи и занимательную
прозу. Звучат истории о геморрое, почти безумных половых сношениях,
алкоголизме, Бэтмене, жизни и смерти, старости, женщинах, женщинах,
женщинах. Но уже после первой истории, снова обращаешь внимание на то,
что ну не может Буковски быть таким молодым и очаровательным.
Внешность актера ему и друг и враг. Во время спектакля он успевал
заигрывать глазами с девушками из первых рядов и, при этом, не забывал
оставаться в образе. На вопрос - почему он решил, что должен играть
эту роль, Семен ответил, что чувствует этого человека. Слабо в это
верится. Но склонность к протесту - удел молодости. Наверное этим и
можно объяснить любовь Александровского к творчеству знаменитого и
чертовски талантливого хулигана, певца трущоб, помоек и любителя шлюх.
Упор в “Истории” сделан на тексте. В начале спектакля Буковски стар и
устал, в середине - молод и успешен, в конце - на Лос-Анджелес падает
первая водородная бомба. Хотим мы того или нет - рассказы держат нас в
напряжении. Невольно пытаешься понять - что выдумка, а что факты.
Правда ли, что Бук побил на боксерском ринге Хемингуэя и отправился
отмечать победу к «первоклассной телке»? Правда ли, что кареглазая
обольстительница родила от него то ли зверя, то ли человека?
Лучше помещения для этого спектакля, пожалуй, нельзя вообразить.
“DUSCHE” находится в одном из “гаражей” на Лиговском 50. Красные
кирпичные стены, барная стойка, растянувшаяся на весь зал, почти
полное отсутствие света. Пахнет сыростью и сигаретным дымом. Шепчет
музыка Тома Уэйтса. Обстановка бара отлично дополняет декорации: стул,
стол, печатная машинка, бутылка виски, пачка сигарет, уличная лампа.
Зал битком: кто-то пришел случайно, кто-то был на всех предыдущих
спектаклях, многие в шляпах а-ля Том Уэйтс. Большинство - студенты.
Одна девушка уже после спектакля заявила: “Семен - это второй человек,
после мужа, которого хочется изнасиловать”. Потом, правда, оказалось,
что и мужа-то у нее нет.