Спектакль в Санкт-Петербурге

Холстомер

Прослушав в исполнении Толстого монолог многострадального пегого мерина, известный по повести «Холстомер», Тургенев проговорил: «В прошлой жизни вы, граф, вероятно, были лошадью». Если бы не это мистическое совпадение писателя и персонажа, теория о врожденном благородстве животных и врожденной же низости людей, составляющая суть «истории лошади», воспринималась бы как полнейшая гиль. Взявшись за «Холстомера», выдающийся режиссер советской эпохи Георгий Товстоногов соорудил на сцене БДТ мир-конюшню и поставил спектакль о невыносимой жестокости бытия в нем любого неординарного существа — и этот спектакль вошел, как говорится, во все театральные учебники. Главному режиссеру БТК Руслану Кудашову дела нет ни до навязчивых идей классика литературы, ни до социальных баталий классика театра. У него есть своя идея, пожалуй, что и надуманная, но выстраданная, и свои приемы — мягкие, ненавязчивые и не лишенные остроумия. Тут, конечно, имеет смысл говорить о сотворчестве режиссера и художников Алевтины Торик и Андрея Запорожского.

Старый мерин, в течение часа философски рассуждающий о своих адских страданиях, похож на хемуля Туве Янссон. Белая лошадь-мать — это только голова, которая, вместо того чтобы следить за отпрыском, глядит налево, откуда доносится призывное ржание жеребца. Двуногих обидчиков, которые мерина сначала холостят, потом загоняют до полусмерти, а затем убивают, в спектакле нет вовсе — одна одежка: мундиры, дамское кружевное белье, кучерской сюртук разговаривают человечьими голосами. Кроме того, Кудашов последователен в своем языке: у животного-мученика такие же огромные иконописные глаза, как у ангела из «Невского проспекта» (за этот спектакль он, было дело, получил две «Золотые маски») — и крылья у Холстомера легко домысливаются. Режиссеру необходимо молиться на кого-то из персонажей, иначе вместо спектакля для взрослых выходит хоррор для тинейджеров — как «Вий» в том же БТК.

Большая сцена БТК Кудашову велика: стоит ему попытаться задействовать ее всю, как в его предыдущей премьере на этой площадке — новогоднем «Щелкунчике», — и целостная картина спектакля распадается на множество аттракционов в каждом из уголков пространства. В «Холстомере» этого удалось избежать — все самое значительное происходит в маленьком сарайчике, не больше отхожего места. Сначала это конюшня, а проденешь сквозь него штырь, нацепишь по бокам колеса — и уже телега.

Проблема у Кудашова — как и у Толстого — с людьми. В прологе три человека в отутюженных белых рубахах не пускают четвертого (который изображает явно душу только что зарезанного мерина) войти в распахнутые двери, к свету. А в финале, после рассказа о безропотных страданиях и христианской самоотдаче, — наоборот зазывают по-агитбригадному лихо в свой рай. И это тот случай, когда куклы выглядят магически одушевленными существами, а люди — марионетками в дурном смысле.