Спектакль

Паника. Мужчины на грани нервного срыва

В комнате диван, пара кресел, пуфик — все это мало того что надувное, так еще и прозрачное, а в лучах софитов кажется хрустальным. Вместо стен — занавес из твердых прозрачных полос. У хозяина квартиры — дизайнера интерьеров Макса (Виталий Коваленко), бритоголового субъекта в спортивной одежде — совершенно младенческое лицо. В прологе на экране задника возникает еще одна беззащитная физиономия — это друг Макса Лео (Александр Новиков) стоит у двери подъезда: его, оказывается, выгнала жена, причем не просто выгнала, а велела отправиться на недельку в Берлин и там подумать о своей жизни — «определить приоритеты». А что делать в Берлине инфантильному фрустрированному мужчине, привыкшему, что его приоритеты находятся в ведении жены? Поскольку финский драматург Мика Мюллюахо сделал главной мишенью своего остроумия как раз психоанализ, вскрытием подсознания несчастного инженера в пьесе занимаются дизайнер, который сам вот уж месяц как не выходит из дома из-за депрессии, и его брат, бесцеремонный ведущий ток-шоу «Alter ego» Джонни (Александр Баргман), постоянно говорящий по телефону с помощью гарнитуры, так что невозможно понять, когда он обращается к своим визави, а когда продолжает телефонную беседу.

Публика обречена на роль зрителя ток-шоу и на легкое хамство шоумена Джонни. Но это можно стерпеть шутки ради. У «Паники» есть подзаголовок: «Мужчины на грани нервного срыва». Так что кинорежиссеру-оскароносцу Альмодовару, одно время чересчур упиравшему на психоанализ, тоже достается. В качестве лечебного сеанса герои смотрят фильм «Поговори с ней» — на экране танцует Пина Бауш, а на сцене звучат фразы вроде: «Понимаешь, мужчина может говорить с женщиной только тогда, когда у нее отключен мозг» или «Если этот фильм — говно, то у тебя, Лео, есть пять минут, чтобы собрать свои вещи и уйти».

И все бы ничего, да трем актерам, один из которых еще и режиссер, пьеса кажется недостаточно смешной, и они принимаются доводить шутки до нужной им кондиции. В пьесе, например, Лео восхищается кофе сваренным, а на сцене он грызет зерна. В пьесе Лео в результате домашнего психоанализа выясняет, что хотел бы быть похожим на Шумахера и Джаггера, а на сцене — что на Вупи Голдберг и Бритни Спирс. Выходит, словом, полуторачасовой капустник, нескучный, но начисто лишенный того содержания, ради которого финский режиссер и драматург эту пьесу сочинял и ставил, а 30-летний российский театровед Павел Руднев переводил. Нет в этой постановке нешуточного страха перед абсолютной невозможностью быть не то что понятым кем-то из ближних, а хотя бы просто услышанным.