Спектакль

Долгое путешествие в ночь

Не помню, встречаются ли в обширном наследии «отца американской драмы» Юджина О’Нила персонажи-боксеры. По идее, этот вид спорта не мог не найти хоть какого-то отражения в произведениях писателя, создавшего летопись американского общества в первые десятилетия ХХ века. Но даже если «узаконенный мордобой» и претил видному исследователю тайников человеческой психологии, от боксерских ассоциаций по ходу моссоветовской премьеры удержаться сложно. Притом что к породе чемпионов их никак не отнесешь (а скорее наоборот), в своем яростном, боевитом существовании, в их тяге к саморазрушению каждый из семейного квартета Тайронов, составляющего систему персонажей спектакля, не уступает героям ринга. Герои заняты непрекращающейся фамильной разборкой, пытаясь в цепи спаррингов и общих свар найти ответ на главный вопрос: кто виноват в родовом проклятии, в повальном несчастье всех и каждого. А поскольку русских актеров, как известно, хлебом не корми — лишь дай сыграть что-нибудь надрывное, то спектакль с ходу обретает все признаки тяжелого, изматывающего боя с множеством нокдаунов и нанесением увечий.

Атлетам, в смысле исполнителям, не позавидуешь. Суровые обстоятельства изначально ставят их в ситуацию восьмого как минимум раунда: мы уже на первых минутах понимаем, что все смешалось в катастрофически несчастливой семье Тайрон хуже некуда и дальше будет только беспросветнее. Судите сами: мать — морфинистка, отец — пьянчуга и скуп до маниакальности, младшего сына медленно съедает туберкулез, а старший — разом и законченный алкоголик, и просто на редкость аморальный субъект.

Да, режиссер Павел Сафонов и квартет актеров, в числе которых Нина Дробышева, стараются изо всех сил. Но тот беспощадный град моральных, а порой и нефигуральных ударов, который они обрушивают друг на друга, попутно срывая все мыслимые маски с буржуазного общества, в какой-то момент перестает достигать поставленной цели. Зрительный зал впадает в состояние «скорбного бесчувствия», и мысли его заняты, кажется, только одним предательским: «Все, конечно, очень серьезно, но не пора ли закругляться?» У спектакля слишком очевидный дефицит воздуха и движения, перепадов амплитуды и непредсказуемости ходов. Впрочем, может быть, всего этого недостает самой пьесе.

«Долгое путешествие» американский классик писал о своей собственной семье, изживая детские и юношеские травмы, писал, согласно его собственным словам, «слезами и кровью» и завещал показать на сцене лишь по прошествии четверти века после его смерти — что, конечно, не было исполнено. Однако же весь этот торжественный шлейф не помешал соотечественникам драматурга пройтись по пьесе в свое время достаточно едко: так, Фрэнк Салливен, штатный юморист «Нью-Йоркера», выдал в связи с преждевременной премьерой пьесы пародию под названием «Жизнь — это долгая пьеса О’Нила». И право слово, соли и перца там было куда больше, нежели в этой рецензии.