Спектакль

Ножи в курах

В глухой, забытой богом и людьми деревне живут Пахарь и его Женщина. Пахарь сравнивает свою Женщину с полем — ­сырым, черным от дождя. Он много говорит о земле, лошадях, плуге и проводит больше времени в конюшне, чем с женой, — невидимые сельчане дразнят его «Жеребчиком Вильямом». Пахарь отправляет Женщину к Мельнику, которого те же невидимые сельчане почитают за убийцу, колдуна и обманщика. Мельник разубедит Женщину в том, что все написанное надо сжигать (по той причине, что «Бог посылает все, что в голове у тебя, он и забирает — грех себе это оставлять»), научит пользоваться авторучкой и приведет к решению избавиться от мужа.

Программка — в отличие от оригинала — не дает имен собственных, что оригиналу не противоречит: в дебютной, 1995 года, пьесе шотландца Дэвида Хэрроуэра, вмиг сделавшей его знаменитым, герои — не обычные люди, архетипы.

«Ножами» театр-студия «Человек» — самый маленький и самый странный мос­ковский театр, в репертуаре которого Бонавентура, Фернандо Аррабаль и спектакль с интригующим названием «Клопо­мор», — открывает новую сцену, угнездив­шуюся в подвале дома напротив. «Ножи» четко вписываются в диковинную афишу камерного театра. Искать свое место вдоль сколоченного из деревянных досок прямоугольного помоста вам придется почти в кромешной темноте, разрезаемой только фонариками капельдинерш. Постановщик «Ножей», латыш Гирт Эцис, работавший актером в Новом Рижском театре Алвиса Херманиса, чурается ярких софитов, предпочитая интимное освещение. Грубая фактура дерева, земли, зерна сочетается с томной, убаюкивающей игрой света. Услышав, что у Эциса вышел суровый и изящный спектакль, вы недоверчиво пожмете плечами. Это в самом деле оксюморон, и тем не менее. Если ­пре­небречь метафоричностью выспреннего текста, инсценировка Хэрроуэра превратится в пошлый деревенский детектив (о сюжет! — баба плюгавого крестьянина запала на инфернального чужака и прибила мужа). Есть и другая опасность. Прит­ча о страсти, земле и Боге — конструкция умозрительная, бесцеремонно переходящая с бытового на бытийный уровень. «Зарезала двух кур и накормила остальных. Выдернула четыре моркови с грядки и вымыла. Сходила к колодцу за водой. Вычесала волосы от вшей. Преклонила колени и помолилась». Тут легко скатиться в скучный символизм и пафосную банальность, и никакой тщательно ­выстро­енный свет не поможет. Постановка Эциса держится не на свете и редких, но резких спецэффектах вроде гигантского мельничного жернова, вращающегося над головами зрителей. А сердце «Ножей» — актриса Милена Цховреба, точеная, пластичная, нездешняя, достоверная в самых нелепых монологах.