Спектакль

Дети Ванюшина

В начале XX века пьесы Сергея Найденова ставили в каждом втором столичном театре, и был этот драматург не менее знаменит, чем Горький. «Дети Ванюшина» Найденова как братья-близнецы схожи с горьковскими «Мещанами»: и здесь и там — про распад семьи и патриархальных связей. В ТЮЗе выбрали «Ванюшина», потому что есть внятная мораль — правда однозначно на стороне отцов, — у Горького все сложней; и потому еще, что пьеса похожа на семейный сериал, где много героев и у каждого свой скелет в шкафу. Обстановка в семействе правильного и сердобольного купца Ванюшина не менее напряженная, чем в растревоженном осином гнезде. Будничным утром в свою комнату крадется гимназист Алексей, всю ночь ходивший по хористкам. В свою — бедная родственница Елена, сожительствующая с кузеном Константином. Экономка исподтишка глушит хозяйскую водку. А из Москвы приезжает дочь Людмила, которую некогда развратил муж сестры, а теперь выгнал ее собственный муж.
Чтобы оттенить раздирающие семью противоречия, художник Март Китаев поместил персонажей в среду сказочной красоты. На переднем плане поставил роскошный «голландский» натюрморт, скомпонованный из традиционно русских даров природы — наливных яблок да ягод. А задник, будто платок, расписал пунцовыми, тлеющими в полутьме розанами. Когда во втором действии хозяином дома станет бездушный Константин, натюрморт исчезнет, а «платки» поменяют на изысканные серо-лиловые панно в растительных орнаментах модерна: мол, время сердечных Ванюшиных ушло — холодный цинизм, отлитый в претенциозную рамку, стал формулой «железного» XX века.
«Детей Ванюшина» стоит посмотреть и ради восхитительного ансамбля актеров. Режиссер Арсений Сагальчик поработал с ними так усердно, что плосковатые персонажи Найденова стали выглядеть вполне себе трехмерными. Максим Фомин играет бунтаря-без-причины Алексея таким размашистым и асимметричным, будто это Маяковский или какое другое футуристическое «облако в штанах» в постпубертатный период. Замечательная Ирина Соколова, которой тесно в амплуа хлопотуньи маменьки, нет-нет да плеснет озорно из ковшика в лицо не в меру буйному чаду. Антонине Введенской мало было сыграть завистливую дочь-горбунью — ее Клавдия потаенно-истова и готова уничтожить всякого, кто покусится на ее семью. Дмитрий Воробьев, который обычно адвокатствует по отношению к героям, на редкость жесток в изображении интеллигентного мерзавца Константина. А сладострастника Щеткина Валерий Дьяченко превращает чуть ли не в садомазохиста сложнейшего достоевского толка, его перемещения по сцене — виртуозный драматический балет. Между делом с «арией московского гостя», зятя Красавина, появляется в спектакле давний ученик Сагальчика, а ныне шоумен Николай Фоменко. Он въезжает в действие на велосипеде, в желтых ботинках, пьет водку, носит оранжевый халат с драконами и, кажется, не понимает, что забыл на этой сцене. Потому что хоть она в ТЮЗе и круглая, клоуны ей вроде ни к чему. Но главная проблема спектакля — не в Фоменко, его можно было бы и снести. Беда в том, что режиссер не дает ответа да, кажется, и не особо интересуется тем, как случилось, что в гнезде таких славных родителей, как мягкий Ванюшин Николая Иванова и его прекрасная заботливая супруга — Ирина Соколова, появились такие выродки.