Спектакль

Иванов

Если, входя в театр, вы не упретесь в объявление, что спектакль отменяется, — значит, организаторам гастролей удалось невозможное: пожарные и МЧС позволили отключить в театре сигнализацию.

Гастроли «Иванова» именитого берлинского «Фольксбюне» организовывает Театр наций и его новый глава Евгений Миронов. Играть «Иванова» должны на вместительной сцене «Новой оперы». Но если играть его как это положено в Москве, с включенной противопожарной системой, то уже в первые минуты перед носом у зрителей упадет пожарный занавес, сцену зальет пеной, а самих зрителей насильственно эвакуируют. Потому что единственной декорацией в «Иванове» служит дым.

В первые минуты спектакля в самой глубине сцены появятся чеховские персонажи. Они будут одеты нормальными современными немцами. Зазвучит перепетая мелодия из фильма «Титаник», люди станут задумчиво кружиться в танце с воображаемыми партнерами, и постепенно их будет окутывать дым. Один из них кружиться не будет — и о нем сразу можно будет сказать: Иванов. Он выберется из дыма на авансцену и будет делать то, что положено делать Иванову, — маяться. Интеллигента, которого пошлость земного существования вгоняет в тоску, а вслед за тоской в еще большую пошлость, играет Самуэль Финци. Болгарский еврей Финци был приглашен в «Фольксбюне» немецким болгарином Димитром Гочевым — шестидесятником, бывшим битником, вернувшимся в стан главных ньюсмейкеров немецкого театра после многих лет забытья. У его Иванова неухоженная борода, на бледном нетренированном теле голубая майка с эмблемой какого-то кемпинга, тапочки на босу ногу. Иванов всю дорогу будет таскать за собой ботинки, словно собирается выйти из дому, — но так их, кажется, и не наденет. Полифонию голосов многофигурной чеховской пьесы режиссер Гочев разложит на дуэты. Персонажи парами будут выкарабкиваться из дыма и снова исчезать в нем, словно они не люди, а фантомы. Когда пару раз они материализуются на авансцене все сообща, то и тогда будут походить не на людей, а на присяжных в суде сомнамбул: пока один персонаж говорит — другие застывают, даже если застыть нужно на полчаса, — немецкие актеры вообще осмысленно несуетливы.

Через два часа после того как дым впервые зальет сцену, он вдруг и насовсем рассеется. Тогда Иванов, взяв в руки баллончик с краской, выведет на белом заднике человечка — с бородой, пистолетом в руке и пулей, приближающейся к виску. И вдруг окажется, что все предшествующие два часа были лишь всполохами сознания за долю секунды перед тем, как пуля врежется в черепную коробку.