Опера

Антиформалистический раек

В честь своего 20-летия «Санкт-Петербург Опера» возобновляет два одноактных спектакля с музыкой Шостаковича — «Игроки-1942» и «Антиформалистический раек».

«Игроков» Шостакович писал в 1942-м в Куйбышеве, в эвакуации, на полный гоголевский текст. И бросил, сочинив сорок минут музыки и осознав, что результат будет невозможных для театра временных масштабов. По части персонажей и сюжета вещь выходила совершенно не оперная: ни одной женской партии, все разговоры профессиональные — о крапе, о передергивании. Композитору рекомендовали даже ввести партию Аделаиды Ивановны — крапленой колоды карт. В отличие от Шостаковича руководитель «Санкт-Петербург Оперы» Юрий Александров совету внял: Аделаида Ивановна у него появляется во плоти; она же — дебелая буфетчица.

Александровскую постановку «Игроков» от прочих отличает некоторая документальность: в спектакль вмонтированы письма Шостаковича другу, Исааку Гликману, а на сцене похожий на композитора немой персонаж сидит в углу за роялем. Он порой берет несколько аккордов, звонит по телефону, пьет водку с игроками. Оркестранты одеты в потрепанные костюмы 1940-х, на дирижере — военная форма.

«Антиформалистический раек» был написан не то в 1948-м, не то в 1957-м — в стол, для собственного потребления. Это, конечно, тоже документ, но сомнения в том, что автор хотел бы слышать его со сцены, весомы. Предисловие, в котором концентрация желчного шостаковичского юмора особенно велика, гласит, что данная рукопись найдена в ящике с нечистотами и принадлежит перу сгинувшего в том же ящике товарища Опостылова. Трудно было не опознать в нем одного из мучителей Шостаковича, сотрудника аппарата ЦК КПСС Павла Апостолова. У которого, кстати, в 1969-м на закрытой премьере 14-й симфонии Шостаковича случился сердечный приступ; через месяц он умер.

Заседание по борьбе с антинародной музыкой, круто замешенное на цитатах из музыки народной (лезгинка и «Сулико» — в первых рядах), Александров ставит на грани абсурда. Поскольку для нынешней публики из персонажей «Райка» единственным узнаваемым лицом будет Единицын (Сталин), режиссер превращает Двойкина и Тройкина (Жданова и секретаря ЦК Шепилова) в Ленина и Хрущева. Сталину достались трубка и акцент, Хрущеву — ботинок, а вот исполнителя партии Ленина загримируют под гипсовый бюст.