Спектакль

Дорога к танцу

Все, что нужно знать об Игоре Моисееве и его Ансамбле народного танца, чтобы понять смысл и нерв их искусства, — так это вот какую историю. Она правдива, несмотря на то что рассказана в мемуарах. Идет тридцать какой-то, уже совсем не вегетарианский год. Игорь Моисеев, молодой танцовщик и недавно начавший хореограф, сидит в ложе Большого, смотрит спектакль. Сзади кто-то делает ему ручкой по плечу. Моисеев оборачивается: Сталин. Ну а дальше идет примерно в таком духе диалог: «Чего?» — «Как дела?» — «Да нормал». — «Точно нормал?» — «Ну да, точно»… Короче, настолько добродушно-бессодержательный, что ясно: Моисеев, поздоровавшись с приставучим собеседником, стал дальше смотреть спектакль. Он так убедительно поделил тирана на десять, что на тирана это произвело колоссальное впечатление. Все последующее время Ансамбль Моисеева осыпали наградами и разными другими приметами властного баловства. Как и всегда бывало, когда Сталин, вконец обезумевший, суеверный параноик, слегка побаивался кого-то из деятелей своих искусств (вот поэта Пастернака, например, он тоже побаивался). Как бы задабривая, чтоб этот человек и вовсе не объявил его несуществующим.

Игорь Моисеев никогда не был диссидентом. В его словах и поступках никогда не было вызова. Он не дерзил, не спорил, не зарывался; он не был и храбр — с героической точки зрения. Он попросту не знал, что такое сомнения и страх. Да посмотрите: его ансамбль не меняется по сути уже полвека. И танцует все то же самое, что и тогда. Да что могло быть тогда благонадежнее в глазах «отца народов», чем танцы этих самых народов, заботливо собранные Моисеевым по всему миру и пересказанные с таким талантом и блеском, что это уже никакой не фольклор, а высокая лирика. Это настолько консервативный, официально благонадежный жанр, что лет пятнадцать назад даже как-то неприлично было искренне им наслаждаться и открыто восхищаться его румяным душевным здоровьем. Все равно что восхищаться московскими высотками; или метро; любыми ослепительно-витальными памятниками грандиозных, великих и ужасных 1930-1950-х годов. Но, к счастью, это время ансамбль Моисеева благополучно пережил, равно как и его худрук. Подтвердив расхожую горькую истину, что в России надо жить долго. Теперь он пожинает славу поистине легендарную. Как метро и высотки. Но танец не камень, а человек — тем более. Так что долгожитие и ансамбля, и его перевалившего за 100-летний возраст худрука — беспрецедентно. С точки зрения искусств оно не объяснимо ничем. Но стоит сходить хотя бы на один их концерт, как все вопросы отпадают. Ансамбль Игоря Моисеева и сам Игорь Моисеев живут так долго потому, что очень это любят. Иррационально и без рефлексии. Взвиваются в воздух танцоры с китайскими лентами, или в бурках, или в еврейских кипах, летают сабли, трещат каблуки, вспыхивают цветные юбки, сверкают улыбки. Жизнь вечна. Жизнь — праздник. Жизнь как вечный праздник. Товарищ Сталин мог сколько угодно теребить за плечо, требуя к себе внимания, — зря: занимаясь любовью с самой жизнью, человек равен лишь самому себе. Товарищ Сталин, как дикарь-людоед перед идолом, раскладывал сверкающие цацки (имени Ленина, имени Сталина, Госпремии и т.д.), заклиная поделиться жизненной силой. А лучше бы предложил пройти в буфет и пропустить по стаканчику.