Спектакль

Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский

Малый театр, главный монополист на творчество Островского, извлек из закромов раритет: историческую хронику, написанную по мотивам событий Смутного времени и представляющую собой продолжение пушкинского «Бориса Годунова». Положа руку на сердце, это не лучшее произведение нашего Шекспира. Более того, произведение довольно подражательное: белыми нитками выступают в пьесе цитаты из хроник Шекспира настоящего, которого Островский знал и переводил. Но вот сила момента — даже неудачная пьеса классика в самой консервативной из возможных постановок звучит сегодня как свежая газета. И передовица в этой газете — «Навстречу выборам».

В пьесе из русской истории нового времени принимают участие: круги консервативных бояр, которые пересидели на своих теплых местах не одного царя и надеются там же и остаться; молодой выдвиженец из ниоткуда, который приводит с собой прозападную (польско-католическую) команду и мечтает одновременно о взаимоисключающих вещах — «отменить татарские порядки» и «царствовать по-старому»; ну и конечно, нищий народ, который в ходе действия почти безмолвствует, зато за сценой бурно волнуется, то есть жжет и режет.

Режиссер Владимир Драгунов не стал нагружать спектакль концептуальным решением — мол, текст и сам за себя все скажет. И действительно, чего стоит одна фраза: «на трон свободный садится лишь избранник всенародный». Но слова словами, а происходящему на сцене отчаянно не хватает формы. Драгунов сделал ход от политического театра 70-х, где артисты в скромных костюмах на пустой, чаще камерной, сцене пытались оживить архаический белый стих — того же Шекспира, например. Но в Малом это оказался ход назад: найденный в семидесятые графический прием раскрашен здесь цветными фломастерами. Художник Лариса Ломакина отправила персонажей в костюмный семнадцатый век, при этом окружив их полотнищами с отпечатками архитектурных чертежей. Такая смесь условности и историзма корифеев Малого с толку, конечно, не сбила; но существовать отдельно от нее удается только Глебу Подгородинскому — Дмитрию Самозванцу.

В одной из ключевых сцен спектакля кающийся перед народом боярин Шуйский (Борис Невзоров) говорит о том, что боярская ложь выросла в трехглавого змея. Именно из этой метафоры и выводит Подгородинский своего героя. Он антихрист, но он же и новый умный политик — и он же влюбленный в Марину Мнишек недавний холоп. Для каждой из трех голов придуманы своя пластика, особый голос и душевные движения. Вот он, повенчавшись на царство, выступает перед боярами — говорит чуть гнусаво, с хрипотцой, но внушительно членит предложения, как бы копируя настоящего царя. Вот он страстно убеждает царицу Марфу (Татьяна Лебедева) признать его за сына — один в один Ричард III, который соблазняет над могилой убитого им же короля его вдову. Вот он, наконец, антихрист, змеем изогнувшийся в сером польском камзоле на троне русских царей. Порой, правда, его подводит пафос, и смерть Дмитрия напоминает в его исполнении смерть советского партизана. Но смотреть на это совсем не скучно. Вопрос в другом: стоит ли потратить вечер, чтобы вчитывать актуальные смыслы в несовершенный спектакль, или все же подождать, пока этим займется на другой сцене какой-нибудь режиссер.