Балет

В комнате наверху

Как пройдет премьера и что про нее напишут, можно догадаться. Напишут, что хореографию Твайлы Тарп («В комнате наверху») и Кристофера Уилдона («Милосердные») Большой танцует феноменально — лихо, броско, сексуально, с драйвом и явным наслаждением. Про «Серенаду» Баланчина — м-м-м-м, э-э-э, ну все равно молодцы. А еще, конечно, напишут, что чемпионат по балету между Большим и Мариинкой, невольно заявленный обменными гастролями 1998 года, Большой в этом году, считай, выиграл. Если, конечно, про Мариинку и сравнения вообще вспомнят: в последние сезоны Большой так энергично набирает форму, что по приросту ВВП он сейчас точно первый. С Мариинкой случилось самое естественное, но самое печальное, что случается с балетными труппами: она погрязла в интригах — иначе ни один здравый ум не объяснит, почему в Петербурге сляпали заведомо провальную «Ундину» Пьера Лакотта (не поленитесь увидеть: 2, 3 марта ее как раз везут на гастроли) вместо очередной кассовой реконструкции подлинного спектакля XIX века по гарвардским архивам. Тогда как Большой, держа интриги под крышкой, демонстрирует независимость своих планов от всего, что не относится к творчеству, производству, практике. Как ему это удается — неизвестно, но выбор для нынешней премьеры одного балета заслуженной хореографини Тарп, одного балета молодого гения Уилдона и вечно живого гения Баланчина безупречен.

Сразу про Уилдона — чтобы закрыть тему в силу ее полнейшей мутности. Этот хореограф расколол мировую балетную общественность надвое. Одни кричат, что это так-таки гений, вторые упрекают первых: мол, нельзя ж так оголодать, чтоб бросаться на первого встречного, — но признают, что парень толковый. Когда его впервые ввезли в Россию (на гастроли в Мариинку), помнится, все заранее были жутко воспалены ожиданиями и слухами. И в силу этого — страшно обломаны: корректные, грамотные «танчики» (как это любят называть пожилые балетные педагоги) могли принадлежать кому угодно, но только не главной надежде балетного мира. И все же фанатов в России Уилдон не растерял — фанаты с ильфо-петровскими интонациями кричат: «Нет, вы поезжайте, поезжайте в Нью-Йорк — и спросите!» Ведь как ни крути, в поколении западных хореографов «до сорока» это самый актуальный персонаж.

Заслуженная же хореографиня Тарп, в 1980-е взлетевшая на пик благодаря сотрудничеству с Михаилом Барышниковым, ныне, конечно, сдулась. Сама она может сколько угодно прибавлять в блеске композиций или спокойном мастерстве, но 1980-е прошли: здоровая бодрость, немудрящая мускульная живость и румяное остроумие Тарп сегодня выглядят уж слишком румяно. Балет ведь только претворяется эдаким аутичным эльфом. На самом деле со сроком годности у него все строго: если на сцене танцуют Твайлу Тарп, то будьте любезны в зрительный зал женщин в дутых золотых клипсах и мужчин, овеянных культом успехов на работе из сериала «Династия» (дешевые же третий и четвертый ярусы должны сидеть в белых кроссовках). Но сдается мне, сейчас Большой — единственный театр в России, где способны хорошенько насыпать перца в эту перечницу. А вот с «Серенадой» им придется куда сложнее.

Чисто технически «Серенада» — самый простой балет Баланчина (проще могла быть, вероятно, только полумифическая «Полька для слоних»). Достаточно сказать, что американские танцовщицы Баланчина даже не надевали туфель с твердым носком. Но чисто физически — один из самых изнурительных: бег, бег, бег — весь балет построен на шелестящих перебежках кордебалета. «Серенада» — счастливое дитя импровизации, позже лишь подчищенной Баланчиным и проверенной с молотком в руках. И это та прозрачность и простота, которая дается петербуржцам («Серенаду» в Мариинке танцуют не вспомнить с какого года), а витальным москвичам — режет легкие. Баланчин обожал музыку Чайковского. И здесь из «Струнной серенады» довольно ловко скроил прототип Шестой («Патетической») симфонии. То есть из Чайковского опус такой-то — Чайковского вообще. А всего-то для этого пришлось вырезать и переставить в финал траурное адажио (в Шестой это сделал сам композитор), на музыку которого Баланчин затеял какие-то странно замедленные «похороны сильфиды». «Серенада» совершенно очевидно кончается смертью, но чьей и почему — не названо. Остается только гадкое послевкусие: смерть неизбежна, судьба слепа, а у рока легкая поступь, — но почему-то эта мысль радует… Хорошо, утешает. Однако в исполнении Большого, боюсь, это прозвучит как минимум скучно. В силу естественной разницы темпераментов. Где для Баланчина и северных балетных людей — загадка, там для москвичей — невнятица. Что для первых — прозрачность, то для вторых — пустота. Что для тех — драматизм намеков и нюансов, то для других — обычное малокровие. Вот если бы Твайле Тарп доверили сладить похороны, то это было бы совсем другое дело: сочная вдовушка сексапильно роняла бы слезу, оркестр во все медные щеки наяривал музыку, которую покойный любил при жизни, в шелковой роскоши гробового ложа чудилось бы что-то развратное — первый разряд! А Баланчин? Да тьфу! Разве ж он кисть дает?!