Спектакль

Случайная смерть анархиста

Когда в прологе с высоких колосников на сцену начинают валиться под музыку Россини манекены-близнецы, а потом туда же ступают не спешащие завладеть вниманием зала исполнители в дурно пошитой униформе — в который раз начинаешь корить себя за излишнее любопытство к театральному процессу. Однако спустя несколько минут после явления народу того, ради которого, надо полагать, все и задумывалось, от накатившей было грусти не остается и следа. А еще через какое-то время ты не без изумления обнаруживаешь себя — как писали коллеги в позапрошлом веке — всецело во власти чар недюжинного артистического дарования.

Дарование зовется заслуженным артистом РФ Федором Добронравовым. Мы имеем дело с классическим примером (уж позволим себе, коли пробило на ретро, другой эффектный оборот) комика божьей милостью. Актера, счастливо соединяющего могучий бастер-китоновский замес (непроницаемое лицо «человека без свойств» на словно бы из шарниров состоящем теле) с богатой внутренней «надстройкой» (обаяние-органика-самоотдача), вызывающего в памяти светлый образ блиставшего на тех же подмостках Андрея Миронова.

До сего дня отдавший сцене полтора десятилетия Добронравов благополучно пребывал на вторых ролях. Сперва — в «Сатириконе», где находился в густой тени Константина Райкина, потом в Сатире с ее обилием премьеров. При этом на него было любо-дорого смотреть в любом спектакле. Он относится к той редкой породе сермяжного русского артиста, что способен придать подобие смысла любому, даже безнадежному театральному случаю. А уж когда вот она — вожделенная главная роль, да к тому же обозначенная в программке как Сумасшедший, одержимый, по его собственному признанию, острыми приступами «истриомании», то бишь страстью ко всякого рода перевоплощениям… К тому же — в окружении божественно тупоголовых полицейских, что ненароком замочили в ходе допроса подозреваемого в теракте анархиста и теперь стремятся выпутаться из этой истории.

Когда гистрион Добронравов, чей безумец успешно выдает себя за римского судью, пытается помочь коллегам, найти оправдание полету подследственного из окна участка и в подтверждение смелой версии самоубийства — «а может, у анархиста были ботинки на пружинах?» — вдруг на секунды зависает в воздухе, ты вполне готов согласиться с высокопарной мыслью, что подлинным талантам неподвластны законы земного тяготения. Когда он ближе к финалу предстает в совсем уже диком обличье ветерана спецслужб — с черной повязкой на глазу и громадной деревянной конечностью, торчащей из рукава пальто (отчего все происходящее окончательно переходит из регистра европейского абсурдизма в плоскость то ли хармсовскую, то ли просто богоспасаемой родимой дури), — идея о том, что в искусстве при умелом использовании все средства хороши, уже не кажется нарочитой. Когда артист воспаряет (здесь уже фигурально) в плоскость острых социальных обобщений, проливает невидимые миру слезы над его, мира, несовершенством и неправедностью правоохранительной системы, то думаешь: черт возьми, не правы те, кто поспешил объявить театр сатиры в широком смысле слова отжившим явлением.

Что же касательно Театра сатиры в конкретном случае… В нынешнем его состоянии растерянности и метаний коллектив этот не пнул только ленивый. И хотя претензий к новой премьере, поставленной человеком из телевизора, ведущим «Русского лото» Михаилом Борисовым, — по гамбургскому счету масса, но не хочется их все заунывно перечислять. В конце концов, то, что короля играет свита, далеко не аксиома. Порой король может рвануть и за себя, и за нее. И последнее — не пожелание даже, а так, размышление. Есть у Нобелевского лауреата, радикала и охальника Дарио Фо не только тридцатилетней давности «Смерть анархиста». Имеется у неуемного старичка и нечто более свежее и волнующее. К примеру, пьеса «Двухголовая аномалия» о премьер-министре Берлускони, которому после гибели президента Путина в результате атаки террористов была пересажена часть мозга последнего. А в самой наружности артиста Добронравова проглядывает как что-то берлускониевское, так и нечто путинское…