Спектакль

Без Лира

Прежде чем отправляться смотреть четырехчасовую трагедию, стоит узнать, что в заголовке — констатация факта. Несмотря на то что текст — шекспировская пьеса об одном монархе, идеалисте и деспоте, Лира в спектакле действительно нет. Текст Лира произносит хором весь актерский ансамбль. Вся труппа Театра поколений — ученики Зиновия Яковлевича Корогодского, который царствовал в ленинградском ТЮЗе в его лучшие годы. Судьба Корогодского без натяжек рифмуется со злоключениями шекспировского героя, но он сделал больше и оставил после себя не истерзанное междоусобицами королевство, а пусть маленький, пусть на рабочей окраине, но крепкий театр с хорошо обученными актерами. Театр старомодной модели, что в советские времена называли театром-домом — где руководитель почитался не административным начальником, а духовным гуру, диктующим нравственную норму. Отсюда режиссерский ход Данилы Зиновьевича Корогодского — Лир теперь не личность, а сознание, образ мыслей, жизненная позиция, привитая мастером ученикам вместе с профессиональными навыками. «Без Лира» и есть урок актерского мастерства. На площадке, засыпанной песком и отвратительно зелеными яблоками — разумеется, раздора, — лучшая ученица Корогодского, его Офелия начала 60-х, Ирина Соколова муштрует новобранцев в черном (униформа студентов актерских факультетов): «Сообразуйте действие с речью, речь с действием» — слушать эту нотацию было бы невыносимо, когда б это не был хрестоматийный текст Гамлета на репетиции «Мышеловки». И кабы сама Соколова хоть на минуту вообразила себя сушеной воблой с учительской указкой, но она остается, как всегда, своим парнем, с питерпеновским блеском в глазах, для хулиганов всех поколений. Короткое черное пальтишко шкидовского беспризорника и роль протагониста — шута, который, точно как уличный мальчишка, будет звать короля дяденькой и с успехом продавать репризы of the Bard за остроты сегодняшней подворотни.

Единственное, что есть безусловного, без ссылок и скрытых и явных цитат в этой насквозь метафорической конструкции, — актерские переживания, близкие к самоистязанию. Здесь все до предела. До нервного срыва, до реальной крови на стертых о песок актерских ладонях и лицах, чтобы в конце урока заявить со всей основательностью: «Все вынес старый, тверд и несгибаем./Мы, юные, того не испытаем». Спектакль вовсе не о том, про что перед премьерой рассуждал Корогодский-сын, — как страшно наказан мир за истребление романтиков и проч., а об энтропии идеалистического сознания. Которое само себе мышеловка и обречено на саморазрушение.