Спектакль

Флорентийская трагедия

Актриса Александра Самохина так похожа на мать — известную актрису Анну Самохину («Воры в законе», телесериал «Черный ворон»), что первые десять минут публика громким шепотом спорит, дочь ли это или сама актриса после пластической операции. Появление второго героя тоже провоцирует эффект дежавю: как-то даже не сразу осознаешь, где приходилось встречать этого человека. А дело все в том, что актер Владимир Кошевой обладает невероятным сходством с мраморным изваянием Ареса из Античного зала Эрмитажа, за что, очевидно, и приглашен. Он играет принца Флоренции Гвидо Барди, который является в дом купца Симоне, чтобы в отсутствие мужа по сходной цене сторговать любовь прелестной хозяйки. На то, чтобы уяснить все это, уходит минут десять, а дальше делать решительно нечего. Актер так и остается изваянием, актриса демонстрирует не больше страсти, чем модель на подиуме.

Текст Уайльда между тем летит в зал пригоршнями горчайших перлов выстраданной мудрости: «Родимся мы — над нами плачет мать, умрем — никто над нами не заплачет». Молодым людям на сцене эта горечь поперек горла, у них в жизни совсем иная пора, и к ним вовсе не идет эта странная пьеса, которую Уайльд начал писать в Алжире и Флоренции, бежав от преследований маркиза Куинсберри, чьего юного отпрыска он совратил, а продолжил в Редингской тюрьме, куда упомянутый маркиз его сумел-таки поместить. Интригует в основном третий персонаж трагедии — обманутый муж. По виду ничтожество, он вдруг не только поднимает голову, но и хватается за оружие, и убивает наследника престола. Бианка, которая с самого начала боя подстрекала принца убить старика, заявляет мужу: «Зачем ты не сказал, как ты могуч?» «Зачем ты не сказала мне, как ты прекрасна?» — парирует купец и отправляет жену за ткацкий станок.

Сергей Барковский собаку съел на гоголевско-достоевских маленьких людях и по шаблону продолжает их играть, хотя по таланту мог бы разыграть искрометную скоморошину — Уайльд такой трактовке наверняка был бы рад. Но молодые люди из театральной компании «Антика» выдают простейшую морализаторскую драму, хотя пьеса соревнуется в цинизме со всеми вместе взятыми высокомерными комедиями богемного денди-гея. «Представьте, что клоун вздернул вас на виселицу, цирковая лошадь лягнула копытом», — стенал засаженный Куинсберри Уайльд, но эти стенания до слуха не долетают, а то, что показывают публике, уместнее было бы под видом салонного театра подать на сладкое обитателям какой-нибудь из современных загородных вилл — когда они находятся в добродушном расположении духа и готовы проглотить некоторые шпильки в свой адрес.