Спектакль

Гамлет

Гамлет Някрошюса поставлен в 1997 году. Я не видел ранее, но много и слышал и читал, поэтому как-то почти знал, что внутри.
Но вот живое восприятие оказалось иным...
Мне показалось, что Э.Някрошюс хотел поиграть с классикой, не лишая ее большого трагедийного начала. Сделать оперу в драматическом театре. Не зря же в кульминационные моменты вступают оперные цитаты. Но вот эта двойственность - игра и желание проповеди (то что мы видели в последующих работах мастера) не позволяют сказать о новых смыслах или оживленной до пронзительности классики (как обычно у Някрошюса).
Художественно прекрасный театр, но остающийся в визуальной плоскости восприятия. Не исключаю, что в 1997 году Гамлет был иным...
И, тем не менее, Някрошюс номер один в нашем театральном пространстве...

Этот его лед как носитель макабрического инфернального... удивительная яркая находка. Люстра из кусков льда - незабываемое художественно-театральное впечатление.

Довольно странный спектакль. Все ходят в косматых шубах из звериных шкур, рычат, кричат и воют. Сцена – черный и пустой куб, в котором теряются аскетичные декорации, намеренно грубые, похожие на скульптуры Хвостенко – какие-то ржавые железные штуковины с ручками, колесиками и прочим. В столбе света, падающем на центр сцены, искрится водяная пыль из распылителя. Поведение персонажей настолько странно, что, кажется, не поддается вообще никакой логике – ни прямой, когда костюмы и поведение отражают наши представления об исторической реальности тех лет, ни обратной, когда, например, из пьесы вычитываются различные подтексты и зрителя поражают оригинальными трактовками – фрейдистского или иного толка. Здесь же актеры ведут себя совершенно непредсказуемо, но это никак не сказывается на произносимом ими тексте: он, в своей строгой простоте, остается тем же, что создает совершенно небывалый эффект – слова начинают закипать, плавиться в этом холодном и сыром, отчужденном пространстве, и вот, кажется, волосы уже готовы подняться дыбом, как иглы на взъяренном дикобразе. Театральная условность усиленно подчеркивается – так, в поединке Гамлета с Лаэртом они просто стоят на значительном друг от друга расстоянии, тогда как все остальные, выстроившись на сцене, машут шпагами в такт звуковому сопровождению – свисту рассекаемого металлом воздуха. В пьесу, где всё строится на высоком пафосе отторжения мира и жизни, со всем её мерзким копошением, в языческий, по сути, мир Шекспира, Някрошюс сознательно вводит христианские мотивы, и странно, разрывая привычный текст, звучит «Отче наш», которую взахлеб читает мучимый Клавдием Горацио. Затем, финальная сцена – призрак отца Гамлета, стеная, волочит по сцене труп сына, оплакивает его – раскаиваясь в том, что его явление стало причиной безумия и гибели Гамлета, всех этих страшных и печальных событий, которые произошли. Прекрасна сцена с Офелией, которая, с завязанными глазами, мечется по сцене на хлопки высунувшихся из-за боковых кулис рук, и постепенно её метания переходят в странный, дергающийся танец: безумие - это душа, испуганно блуждающая в потёмках сознания, пугающаяся хлопков повисших в черной пустоте ладоней. Лед, огонь, вода, тьма и свет – спектакль, кажется, строится из первоэлементов, из изначальной их борьбы возникает на сцене трагическое и прекрасное действие. Капли воды в финале, падая с потолка, ударяются о кожу стоящего внизу барабана. Гамлет, под слова «дальше – тишина», резко подставляет руку этим каплям, лицо его сводит гримасой от нестерпимого их холода, или, может быть, жжения.

Ушла.... возможно на литовском он хорош, но с переводом высидеть было невыносимо. все мрачно, накручено, игра и образы на сцене никак не находят понимание в зале. Перемудрил, Някрошюс (

Это второй спектакль, увиденный мной у Някрошюса вживую. Вживание в канву происходит в течении 15-20 первых минут, потом смотришь не отрываясь. У Някрошюса в спектакле непременно властвует стихия: в "Отелло" - это вода, в "Гамлете" - та же вода, но в виде льда, и огонь. Третья стихия появится позже. Мамонтовас с самого начала не производит большого впечатления, мне больше приглянулся актёр, игравший Клавдия. Някрошюс очень метафоричен, но в отличие от постановщиков, делающих свои метафоры самоцелью, он, напротив, очень понятен. В середине спектакля Призрак отца Гамлета вывозит на сцену в повозке люстру, сделанную из двух обручей: на верхнем горят свечи, на нижнем укреплены гирлянды люда. В тишине зрительного зала вода, растапливаемая огнём, капает на пол, создавая полную иллюзию воска, капающего со свечей. Гамлет одевает белую рубашку, предложенную Отцом, и становится под люстру. Под действием капающей сверху воды эта рубашка начинает распадаться на всё более мелкие куски (она оказывается из бумазеи), и создаётся полное впечатление, что с прозревающего Гамлета, слазит кожа. С этого момента всё идёт по нарастающей. Замечательно придумана и сцена гибели Офепии, которую учат плавать Король с Королевой, и убийства подслушивающего Гамлета Полония. Гамлет убивает спрятавшегося в деревянном ящичке Полония не шпагой. Он топит его в воде.
Финальная сцена выстроена так, что Гамлет и Лаэрт фехтуют не друг с другом, а каждый с собой. При сцене дуэли присутствуют также и Полоний с отцом Гамлета. Самый сильный инстинкт - кровной мести становится главным. И кровь становится третьей стихией, которая присутствует на сцене. Оплакивает мёртвого Гамлета только его безутешный Отец, крик которого просто раздирает слух. Дальше - тишина...

Реинкарнация неоклассического спектакля Някрошюса родом из 90х с тем же, но постаревшим Гамлетом - Андрюсом Мамонтовасом. Лед и свечной огонь обрамляют сцену неприглядной датской действительности. Мощный Клавдий, смахивающий здесь по экспрессии и мимике на Славоя Жижека, веселая в своей истеричности Офелия, слабая во всех смыслах Гертруда и кидалт Гамлет, уже как лунь седой - классический набор. Слова, слова, слова. Действие развивается неторопливо, наращивая метафизические смыслы с каждой сценой. Как сказала Марина: "На каком-то моменте актеры высказывают все свои слова и начинают играть." Скомканный финал не становится менее трагичен - спектакль человеческих страстей рассекается острием нависших над ними призраков.