Спектакль

Фокусник из Люблина

Семен Стругачев откидывает назад черную кудрявую гриву и произносит: «Для них смерть — райский сад, а для меня — ужас и безобразие». Они — это иудеи, что, накрывшись платками, молятся, уткнув носы в высокие скамеечки. А он — еврейский Дон Жуан Яшка Мазур, отменный иллюзионист, безбожник и развратник.

Вернее, не так. Из Стругачева в спектакле по повести нобелевского лауреата Башевиса-Зингера вполне мог бы получиться великолепный Дон Жуан, который, вместо того, чтобы посыпать голову пеплом, поливает ее водкой, носит носки на подтяжках и покоряет женщин тем, что, проглотив обед, тут же за неимением шпаги принимается закусывать кухонным ножом.

Одна беда — с первых слов, произнесенных загробным голосом, замечаешь, что актер как будто скован неведомым заклятьем: ни вам куража, ни легкости, ни дерзости, Стругачеву отроду свойственных. Точно, есть «заклятие», и имя его — режиссер Александр Нордстрем. Такое ощущение, что этот шведский гость перед поездкой в Россию на постановку решил прочесть рекомендации отца русского психологического театра К.С.Станиславского и теперь применил их на практике самым что ни на есть вульгарным образом. Станиславский действительно уверял, что в момент первого выхода на сцену герой должен иметь потенциал для всех последующих превращений. Но это вовсе не значит, что безбожник, который в итоге придет в вере, обречен три часа сгибаться под тяжестью «великой идеи» обращения к Богу, а время от времени еще и выслушивать собственные закадровые монологи, чтобы никто не усомнился в наличии «внутренней борьбы».

Так ставили бездарные режиссеры в советские времена, когда, согласно канонам социалистического реализма, положительность должна была просвечивать сквозь все нелицеприятные поступки персонажей. И это при том, что вокруг Яшки Мазура целых семь влюбленных в него женщин, при полном отсутствии соперников. Такая роль выдается — если выдается вообще — раз в жизни. А режиссер не просто не позволил актеру насладиться ситуацией, но и дам «подпортил»: поделил героинь на положительных и отрицательных — и первых начисто лишил жизни, а вторых превратил в шлюшек без права на искренность. Станиславский, между прочим, учил: «Когда играешь злого, ищи, где он добрый».

Никогда еще на этой сцене лучшие актрисы труппы не выглядели так самодеятельно. Менее других удручают вчерашние студентки — Лаура Лаури, которая играет чистую нимфетку, и Маргарита Иванова — этакая Сонечка Мармеладова, полюбившая безотчетно и по всем библейским канонам вплоть до омовения ног возлюбленного.

К счастью, у того хватает ума при первой возможности отбрасывать в сторону ходули и рядиться клоуном — то добрым, то злым. Допустим, явится он к почтенных лет даме, с серьезным видом достанет для нее ожерелье из пустого цилиндра, выслушает за столом весь ее бабский бред, а потом потянется за ее тарелкой и произнесет уморительно смешно: «Дайте я у вас варенички доем». Таких моментов у Стругачева уже сейчас наберется с пару десятков. А дальше больше будет. Потому что никакими высокими идеями настоящим актерам зубы не заговоришь. Сначала наиграться дайте, а потом уж можно и в отшельники.