Балет

Наследник

В Питере балерины чуть ли не дрались, деля партии. Форсайт сегодня — самый главный на планете хореограф. Да что там — гений. В Мариинке танцуют его отборное, эпохалку: спектакль со странным названием «Там, где висят золотые вишни» — личное «Лебединое озеро» Форсайта. Но это ничего не меняет во впечатлении от него: произведение человека, у которого нет выбора. Человека, которому остается победить или умереть.

На репетиции в Мариинке я стояла в балетном зале, облокотясь на ненужный рояль, — в магнитофонных динамиках стучали, лязгали, скрежетали и щелкали промышленные шумы. Русские репетиторы громким шепотом считали такты, пытаясь сориентировать танцовщиков в этой какофонии. Незанятые артисты сидели, глазея, по периметру зала. Занятые — обливались потом на середине. «Когда впервые видишь это, — объяснили мне, — полное ощущение, что падаешь в пропасть и не знаешь, когда ударишься о дно». Именно с таким чувством это и сочинялось когда-то. Именно так это смотришь и в первый, и во второй, и в третий раз.

Этот спектакль поставлен в 1987 году. Был скандал. На сцену под лязг и грохот выскочили затянутые в латекс киборги. Жуткие, изматывающие танцы — на разрыв мышц и остановку сердца — словно и не подразумевали возможностей обычного человеческого тела. Эта хореография работала невесть как. Пуанты балерин были похожи на неубранные шасси, но функционировали идеально. Странная, ржавая хореография — сверхточный аппарат, собранный из осколков корпуса, обломков металлических труб, обрывков проводов и электронного лома. Но именно так и должен был выглядеть балет постиндустриальной эпохи — молодых лет фирмы Microsoft, бума Силиконовой долины, 16-летних хакеров, ставших миллионерами, и киберпанковских романов Уильяма Гибсона. Потом Форсайт пошел еще дальше и окончательно удалился из обычной реальности в виртуальную.

Все балетные танцовщицы после работы выглядят одинаково: с полоумным от физических усилий взглядом и вздувающимися мокрыми боками; они наклоняются вперед и упираются руками в согнутые колени, чтобы снять спазм мышц в ногах, — картинка, которую вы не видите из зала, потому что девушка убежала за кулисы. Картинка, которую Форсайт ненавидит.

К сожалению, им нельзя вшить микрочипы, заменить вены и артерии практичным оптоволоконным кабелем и добавить эластика в мышцы; для того чтобы танцевать у Форсайта, нужен не музыкальный слух, а таймер — но это тоже невозможно. Думаю, он разочарован. В последние годы Форсайт сочиняет свои танцы на компьютере.

Кому-то, впрочем, балеты Форсайта напоминают еще и деконструктивистскую архитектуру Даниэля Либескинда.

Немногие российские очевидцы премьер Форсайта конца 1980-х — начала 1990-х в таких тонкостях не разбирались: Гибсона не читали, Либескинда не видели. Поэтому простодушно орали, что это ужас, — и про использованные шприцы в коридорах и фойе Франкфуртского балета.

Когда первые танцовщики Форсайта пару лет назад переступили порог Мариинки, балетное гетто сразил шок. «Два мужика с восточного базара буквально!» — «А баба, ты про бабу расскажи». Баба была маленького роста, с широкими плечами, кривыми ногами и сердитым лицом. «Настоящая уборщица». До этого все, очевидно, думали, что танцовщиков для Форсайта собирают по лекалам на специальном конвейере и прямо там макают в расплавленный латекс, чтобы он застыл на теле.

На самом деле танцовщики Форсайта похожи на степных лошадей. Мустангов, которые приспособлены пробегать значительные расстояния без воды и пищи и которым не страшны ни экстремальная жара, ни холод, ни все, что напридумывал у себя на компьютере шеф.

Хореография Форсайта, кажется, калечит и психику. «Посмотрите, посмотрите, — шептали мне на ухо на репетиции в Мариинке, — как они изменились». Начав учить хореографию Форсайта, девушки и юноши стали по-другому одеваться, причесываться и смотреть. Форсайт — это дрель, которая скалывает с поверхности балетный лак. После встречи с ним трудно остаться куколкой-балетницей. На репетиции Форсайта волосы мариинских девушек были небрежно подоткнуты под резинку на затылке, концы торчат перьями — что-то среднее между пучком и хвостом. Черты лица у них проступили жестче, а взгляд прямой, резкий и ровный, как у человека, которому не больно и не страшно больше ничего, — танцевать эту хореографию с другим выражением лица просто невозможно. У одной трико разорвалось — под коленом дыра. Когда их хочет снять фотограф, они отворачиваются. Они все без косметики.

В Мариинке репетитор Форсайта Кэтрин Беннетс очень интересовалась: кто, когда и с кем. Ей, когда могли, поясняли, хоть и с тайным неодобрением: вот сплетница. Ага, сказала Кэтрин, жаль, я раньше этого не знала, я бы не мучила того-то, ставя его в пару с той-то, и поменяла бы икса с игреком. В алгебраичном искусстве Форсайта от перемены мест слагаемых сумма еще как меняется.

Также Форсайта всегда интересует возраст. Он уверен, что люди до 26 лет танцевать его балеты не могут — ничего в них не поймут. Потому что он сочиняет не случаи из жизни электронно-вычислительных систем. И его бесит, когда думают иначе. Даром что один из балетов, который сейчас привезет Мариинка, с математическим восторгом называется «Головокружительное упоение точностью».

Тем не менее в Мариинке танцуют в основном очень молодые люди. Но лучше танцуют те, кто старше. Те, про кого можно было бы многое порассказать Кэтрин, если бы петербургские люди не прятали от чужих глаз так остервенело любые свои контакты с органическим миром.

Любовные дуэты у Форсайта выглядят очень напряженными. Во-первых, это плотная и головоломная хореография. Во-вторых, там женщина — сильное и опасное животное. Пока партнер ее держит, он в безопасности. Кажется, если мужчина ослабит хватку или повернется спиной — она его убьет. Каким-нибудь очень не женским способом — сломает хребет или прокусит сонную артерию.

Форсайт в жизни ведет себя как нормальный гений. Интервью почти не дает. В Петербург приехал только перед премьерой — навести финальный блеск. Перед его приездом Кэтрин наставляла русских:

— Когда приедет Форсайт и посмотрит, что мы с вами выучили, он тут же начнет показывать другой порядок.

«Порядком» на балетном жаргоне называется танцевальный текст.

— Так вот: не слушайте его — делайте, как я вам показала. Он уже сам не помнит, что он там сочинил. Но вы смотрите, внимательно смотрите, как он двигается, — смотрите на манеру движения.

Уильям Форсайт — это, в общем-то, почти что просто приставка к маленькой машинке по производству балетных текстов, вмонтированной в его голову. Вот что Кэтрин хотела сказать танцовщикам Мариинки.

Форсайт выглядит неинтересно. Заурядный человек в очках. Он больше похож на программиста, чем на хореографа. О его частной жизни не известно почти ничего — кроме того, что он женат. По какому-то поводу я заикнулась в Мариинке: дескать, раз уж дело вот-вот решится, не худо бы Форсайту самому… Мне сделали большие глаза: «Он уехал, потому что у Касперсен день рождения». И важно замолчали. Танцовщица Дана Касперсен — и есть его жена. Мне пояснили, что Форсайт, который редко вступает в контакт с миром, никогда никого ни во что не ставил, не ставит и не поставит, — на самом деле подкаблучник. Общения с женой ему вполне достаточно. Дана Касперсен в этой команде штурман. Балетные директора, которые не боятся Форсайта, всегда начеку с Даной Касперсен. Почти все, что Форсайт когда-либо сочинял для балерин, — так или иначе матричные портреты Даны Касперсен. Кстати сказать, «баба с сердитым лицом» тогда в Мариинке — это и была она.