Спектакль

Копенгаген

Сентябрь 1941 года. Дания оккупирована немецкими войсками. В Копенгаген с целью навестить своего друга и учителя Нильса Бора приезжает немецкий физик Вернер Гейзенберг, к тому времени уже два года возглавляющий германский атомный проект. И Бор, и Гейзенберг – крупнейшие ученые, оба лауреаты Нобелевской премии, в 20е годы много работавшие вместе и фактически вдвоем создавшие квантовую механику. Теперь Гейзенберг сотрудничает с фашистским режимом и, по крайней мере, судя по публичным выступлениям, в которых он произносит требующиеся от него слова о неизбежной победе немецкого оружия, лоялен ему. Взгляды Бора на происходящее в Европе хорошо известны, перспективы его личной безопасности, учитывая то, что мать его была еврейкой, туманны.
В прежние времена у двух физиков была привычка обсуждать научные проблемы во время пеших прогулок. Вот и теперь, едва переступив порог дома Бора и обменявшись с ним и его домочадцами приветствиями, Гейзенберг просит хозяина показать ему окрестности. Они уходят и через пять минут возвращаются. Определенно разгневанный чем-то Бор не терпящим возражений тоном объявляет своей жене Маргрет, что Гейзенберг уходит. Тот неловко прощается и покидает дом Бора, чтобы уже никогда сюда не вернуться.
Вскоре после возвращения Гейзенберга в Германию Геринг созывает совещание с целью обсудить перспективы создания ядерного оружия. Ответ Гейзенберга на прямой вопрос сводится к тому, что это в принципе возможно, но потребует огромных затрат и займет не менее четырех лет. Рассудив, что за это время война либо закончится, либо исход ее уже будет ясен, военные урезают финансирование атомного проекта до минимума, необходимого на поддержание исследований в области создания ядерной энергетической установки. К концу войны группа Гейзенберга, действительно, завершает работу над реактором. Бомбу же они, как выяснилось при анализе захваченных союзниками научной документации и лабораторных записей, сделать не могли, поскольку выбранный Гейзенбергом путь был принципиально ошибочным.
После окончания войны Гейзенберг неоднократно утверждал, что он намеренно саботировал работы по создания атомной бомбы и с самого начала имел это в виду, соглашаясь возглавить атомный проект. Единственным человеком, знавшим об этом больше остальных, был Бор. В 1943 году Бор бежал в Швецию, а оттуда в США. Там он участвовал в создании американской атомной бомбы, единственной пока применявшейся в военных целях. По окончании войны вернулся в Данию. Бор никогда публично не комментировал высказывания своего ученика. Но в архивах датчанина, опубликованных несколько лет назад, сохранилось неотправленное письмо к Гейзенбергу, в котором он протестует против приводимых тем объяснений и напоминает содержание их разговора в Копенгагене, когда по его словам Гейзенберг признал, что уже два года работает над созданием бомбы.
Хронология фактов и свидетельств на этом заканчивается и начинается их интерпретация, на которой основано действие «Копенгагена». Действующие лица – Бор, Гейзенберг и жена Бора Маргрет, существующие где-то после жизни в неопределенном времени и пространстве, спорящие, убеждающие друг друга, постоянно возвращающиеся к узловой точке – копенгагенскому разговору, вспоминая детали его содержания и анализируя последовавшие за ним события. И Бор, и Гейзенберг убеждены каждый в своей правоте. Маргрет, разумеется, убеждена в правоте мужа и отстаивает ее гораздо более жестко, чем сам Бор – тот и в жизни был известен неконфликтным характером. Даже упомянутое письмо, которое он не отправил, видимо, сочтя слишком резким, написано почти дружелюбно.
На первый взгляд и версия Гейзенберга, и версия Бора согласуются с имеющимися фактами. Если Гейзенберг планировал саботировать создание бомбы, он, конечно, был заинтересован в том, чтобы ее не создали ни в каком другом из воюющих государств, для чего нужно было достичь секретной договоренности со всеми ведущими физиками, которые могли работать над этой проблемой. Тогда его визит к Бору объясняется не только желанием обсудить столь важное решение со своим учителем, но и тем, что Бор мог иметь контакты с английскими атомщиками, а через них и с американскими. В этом случае Бор, который должен был относиться к приспешнику фашистского режима как минимум с подозрением, просто неправильно истолковал завуалированные формулировки опасавшегося слежки гестапо немца, и тогда созданная в рекордные сроки крупнейшими физиками того времени, в том числе Бором, американская бомба была сброшена на Японию лишь в результате трагической ошибки, вызванной недоверием.
С другой стороны в германском атомном проекте Гейзенберг был, по сути, единственным физиком с мировым именем. То, что удалось сделать целой плеяде выдающихся ученых в Америке, вполне возможно было просто не по зубам его группе, или они не успели бы закончить работу вовремя. Советские ученые, например, не успели. Тогда Гейзенбергу могла быть очень полезна научная консультация Бора для разрешения возникших трудностей, и тот совершенно верно определил цель визита бывшего ученика под завесой недомолвок, экивоков и эвфемизмов.
Гейзенберг признавал, что он действительно работал над проблемой деления урана, но только для того, чтобы сделать реактор, который был бы очень полезен зависимой от поставок энергоносителей Германии после неизбежного окончания войны. Для немца отношения с учителем оставались прежними (ведь он не числил за собой никаких постыдных деяний и полагал, что тот понимает разницу между словами, произносимыми с трибуны в тоталитарном государстве, и частной беседой). Раз так, почему бы не обсудить с пользой для дела интересующие их обоих научные проблемы как в прежние времена, когда вдвоем они создавали новую физику. Бор не только не помог ученику, который после стольких лет дружбы имел право рассчитывать на поддержку и доверие, но и напуганный собственными подозрениями способствовал созданию «симметричного ответа», который в результате оказался асимметричным и без действенной помощи Бора мог запоздать на время, достаточное для окончания войны.
Спираль интерпретации раскручивается все шире, захватывая новые и новые факты и свидетельства. Создание бомбы проблема не только научная, но и техническая. Необходим, например, обогащенный уран в количестве, не меньшем критической массы. Обогащение урана задача непростая, и если заранее известно, что критическая масса слишком велика, за дело не стоит и браться – промышленность не справится. Гейзенберг доказывает Бору, что он отлично знал, как должна быть устроена бомба, и в ночь, когда его группа, находившаяся в плену у англичан, узнала об атомной бомбардировке Хиросимы, описал им и принцип действия, и технологию изготовления и сделал необходимые записи. Но смог ли Гейзенберг правильно рассчитать критическую массу? Он называет оценку, превышающую действительную в пятьдесят раз. Приняв эту ошибочную гипотезу, он мог искренне считать задачу изготовления ядерного оружия технически невыполнимой так же, как он мог искренне считать эту задачу этически неприемлемой.
Нравственные коллизии пьесы столь тесно связаны с проблемами науки, что минимальные сведения из курса физики просто необходимы для адекватного понимания происходящего, и эти сведения добросовестно и последовательно сообщаются устами Бора и Гейзенберга, которые с самого начала договорились, что они должны не только восстановить действительную последовательность событий, но и разъяснить ее далекой от науки Маргрет. Поистине редчайшее сегодня уважение к зрителю – его приглашают к обсуждению достаточно сложных тем, и делают это простым, но не примитивным языком.
«Копенгаген» ни в коем случае не является следствием по «делу Гейзенберга». Герои стремятся не уличить друг друга и не договориться друг с другом (для вечности, в которой они пребывают, это слишком мелко), а отыскать истину. Какими пружинами все-таки двигался механизм страшных часов, завершивших свой отсчет 6 августа 1945 года? Возможно ли было более благоприятное развитие событий? Они обречены вечно мучиться этим вопросом: в этике почти не бывает простых решений, дающихся легко, и вовсе не бывает решений безупречных, освобождающих от нравственных сомнений. Гейзенберг мучается, Бор сомневается. Настоящим резонером получилась только Маргрет, – и это неслучайно: она просто недостаточно разбирается в существе дела, и это позволяет ей выносить однозначные суждения.
«Копенгаген» не придумывает новых фактов и потому не предлагает «правильной» интерпретации описываемых событий. Гейзенберг и Бор останутся со своими сомнениями, а зритель с вопросом: могли все-таки несколько десятков ученых, договорившись друг с другом, предотвратить или отсрочить создания ядерного оружия? Добейся они этого, это было бы настоящее макроскопическое, необходимое для всего человечества «малое дело». Для нашего разобщенного времени этот главный вопрос чрезвычайно важен, поскольку дел по-прежнему много, а делать их все придется как малые, то есть в одиночку.

Всем привет. Это не развлекательный спектакль, а именно "удобоваримый коктейль из научных терминов и психологии". Поэтому не было никаких разочарований. Мне РЕАЛЬНО очень понравилось. Актеры просто МОЛОДЦЫ.