Спектакль

Евграф, искатель приключений

Воинственный молодой Евграф служит в артели парикмахеров. Ему бы шашкой махать — а он машет ножницами, мечтает о неземной любви и влюбляется в заезжую циркачку. Светлый образ изящной немочки служит Евграфу путеводной звездой: он бросает артель, где хихикают над его пристрастием к стишкам; прибивается было к богеме, где над ним хохочут в голос; потом путеводная звезда приводит его в кабак, дальше — больше.

Финалы, подобные финалу «Евграфа», принято называть открытыми, и Татьяна Ахрамкова, поставившая пьесу Алексея Файко в Театре Станиславского, признается в одном из интервью, что любит такие финалы. У нее на мосту, перекинутом через сцену, собирается толпа и отчаявшийся Евграф заносит ногу, чтобы спрыгнуть. Свет гаснет. Но по правде, открытым этот финал назвать можно только с натяжкой: не так уж много вариантов предоставляется Евграфу — либо тюрьма, либо самоубийство. И очевидно, что порывистый Евграф от оградки моста назад не попятится. Другой вопрос, чем заворожила эта малопопулярная пьеса Алексея Файко режиссера Ахрамкову. Вероятно, тем же, чем заворожил многих других эрдмановский «Самоубийца». Они и написаны были с разницей в пару лет, в разгар нэпа. Именно нэп, жирный и нажористый, профанирующий идеалы и простые человеческие нормы, и увлекает сегодня режиссеров, копающих старые пьесы на предмет временных перекличек, аллюзий, аналогий. Не могу забраться в голову Роману Козаку и Вениамину Смехову, ставивших «Самоубийцу», но именно фактура нэпмановской эпохи, похожей на нашу неконтролируемым образованием пены, выглядит в их спектаклях убедительней всего. Другое дело герои. Герои — вернее, страдательные лица, увечные нэпа — театру не даются хоть убей. Какие бы хорошие артисты их ни играли, все равно они смотрятся как неродные и на наших пострадавших не похожи. Вот и Татьяне Ахрамковой лучше самого Евграфа удалась вереница типично нэпмановских масок, вскруживших, заморочивших ему его воспаленную голову.

Перед Ахрамковой, получившей в этом сезоне должность главного режиссера Театра Станиславского, стояла титаническая задача — похлеще той, чтобы просто пьесу поставить. Та же задача стояла перед Семеном Спиваком несколько лет назад и перед Владимиром Мирзоевым совсем недавно: дать работу здешней огромной недореализованной труппе. Мирзоев эту задачу вроде как игнорировал; Семен Спивак провалился, сдавшись под натиском вырвавшейся на сцену орды застоявшихся артистов. Ахрамкова выкрутилась, и вполне изящно: она каждому выстроила роль, и никто у нее не тянет одеяло на себя, никто не торопится докричаться до небес. Бывалые актеры точно и смешно играют родимых стяжателей, рвачей, богемных прощелыг. Молодой Лера Горин в роли жигана по кличке Ливер — тот и вовсе срывает овации. И все вежливо ретируются, когда на сцену выходит Евгений Самарин — Евграф, искатель приключений. Очень милый юноша, если говорить об актере. Нешуточно разбушевавшийся курчавый херувим, если рассуждать о герое; хунвейбин, не уразумевший того, что после драки кулаками не машут. Одним словом, неродной какой-то.