Опера

Борис Годунов

Новый суперпроект Большого театра, возникший вокруг оперы Мусоргского, не имеет смысла рассматривать в категориях современного оперного искусства. Он поднимает куда более глобальные мировоззренческие вопросы. Например, такая популярная идея: сделаем как раньше, только лучше, — как она вам? За ее иллюстрацией и раньше далеко от Большого театра ходить не надо было — достаточно взглянуть на гостиницу «Москва». Теперь и в самом Большом есть нечто подобное. По сравнению с уже имеющимся в Большом «Борисом» 1948 года «Борис» 2007 года, конечно, первым делом рождает мысль: те же яйца, вид сбоку. Но все же, надо признать, получилось еще красивее. Прямо каждый кубометр сценического пространства наглядно и нарядно демонстрирует, куда пошли народные деньги. И никто не посмеет сказать, что хоть одна копеечка была потрачена зря. Костюмы Павла Каплевича — как из музея. Перемен декораций, затеянных Юрием Купером, — не счесть. И все это ручная работа, с какими-то хитрыми чудесами и светоэффектами, плывущими облаками, колышущейся листвой и дымовыми занавесами, благодаря которым окрестности Новодевичьего монастыря незаметно сменяются кельей Пимена, та — пограничной корчмой, та — царскими палатами и так далее. Для постановки выбрана вторая авторская редакция, которая заканчивается смертью Бориса, но в которой есть польские сцены, пожалуй, чарующие глаз больше всех остальных.

Это спектакль, на который еще лучше, чем на предыдущий, водить иностранцев, свалившихся к вам на голову родственников из провинции и учащихся текстильных вузов — вместо уроков истории костюма. Маленьких детей тоже можно водить, так как намеки на чересчур болезненные отношения царя и его сына Федора оказались очень уж тонкими. Такие парадные костюмные спектакли есть везде по миру, они предполагают ударный состав солистов и мастеровитую их разводку по сцене, чтобы — в отсутствие авторской концепции — зрители не скучали. И то и другое есть в новом спектакле Большого: лучший его Борис — Михаил Казаков — с шаляпинской неотразимостью хрипит в ключевых сценах, а оживление спектакля второстепенными персонажами даже царские покои превращает в проходной двор. Главный вопрос: при чем здесь, в этой принципиально антиавторской работе, режиссер Александр Сокуров, имя которого — главная приманка проекта?