Спектакль

Без вины виноватые

Без вины виноватые. Что ж… Это лучший спектакль Петра Фоменко, мэтра, ведущего режиссёра страны на стыке веков. Я увидел спектакль совершеннолетним – восемнадцать лет прошло со дня премьеры. И да, из работ Петра Наумовича помимо этого спектакля я видел только Пиковую даму, но могу смело утверждать, что это действительно его лучшая работа. Но почему же? Откуда такая уверенность?
Этот спектакль – лебединая песня вахтанговского театра. Театр погиб. Тогда, в девяностые, это было так, это было справедливо, это было жестоко… Дитя Евгения Багратионовича становилось скучной академической сценой, театром, в котором от импровизации оставались только реплики гардеробщиц (и то не всегда), от нестандартных решений крутящаяся сцена, а от знаменитой студийности и уюта разве что буфет. Я знаю всё это исключительно с чужих слов. Но я склонен верить. Ибо чтобы вахтанговский стал сейчас тем, что он есть, он должен был пройти через упадок и воскреснуть из пепла, чтобы как в начале прошлого века зрители от восторга залезали на люстры, визжали как дети и плакали от счастья. Это всё готов вернуть (и не только готов, но и что-то делает) Туминас. А тогда он даже не поставил ещё свой «Маскарад» в Малом Вильнюсском. Но тогда ещё великим творцом великой сцены был Фоменко. Он был штатным режиссёром этого театра. И нельзя не провести параллель с той самой Принцессой Турандот.

Девяностые, двадцатые… Новые государства, новые хлопоты, новые разочарования. Тяжелейшие времена. И тогда, в тысяча девятьсот двадцать втором году на авансцену театральной жизни выходит величайшая её загадка, человек, оставивший спектакль, память о котором, кажется, живёт в генах русского народа. Он ставил мало. Но он создал этот театр и эту Турандот, о которой я говорить ничего не собираюсь. Итак, в тяжелейшие времена унижения и позора русского народа, когда тот находился на самом дне ямы и бедствия, москвичи собирались в этом чарующем особняке на Арбате и смеялись, залезали на стулья от восторга, по полчаса аплодировали спектаклю с незамысловатым сюжетом, в котором бороды персонажей делались из тряпок, надолго забывая обо всём, что было за этими стенами и уносили это чувство с собой домой, делясь им с близкими и друзьями. Что это было? Судя по всему, это было рождение великого явления мировой культуры, вахтанговского театра. И рождение это было едва ли не важнейшим событием того времени, ведь даже Станиславский и Данченко по много раз ходили на этот спектакль, видели, как это делал Вахтангов и недоумевали, почему же они так не могли. Рождение этого театра было даже удивительнее рождения МХАТа, ибо тот процесс явился результатом многолетнего труда не только двух господ, но и их предшественников. Но Вахтангов сделал театр буквально из ничего. Из ничего – всё. Чудо. Да, студия МХАТ, ученик Станиславского, но… Хоть кто-нибудь из его учеников сделал что-нибудь подобное? Ну Мейерхольд… Видимо, дело не только в системе. Вахтангов создал что-то, что было выше любых систем.

Время. Театр столкнулся с смертью Вахтангова и бурным потоком времени. Он был защищён от стихийных бедствий государства, но почему он выдержал смерть своего основателя и идейного вдохновителя? Режиссёрские театры умирают со своими руководителями. Поэтому МХАТ никогда не сможет стать таким, каким был при Станиславском и Немировиче-Данченко. Но что, вахтанговский не был режиссёрским? И актёрским он не был. Он был театром искусства. Чистого искусства, который вплетал жизнь и современность в само понятие искусства, не разрушив и не обезобразив его. И этому театру выпало испытание.

Девяностые. Чем-то похожая ситуация. Во что верить? Кому верить? Верить ли вообще? Нет, столько испытаний для одного народа за один век – это слишком. Но ничего, мы всё выдержим. Но, постойте… Какой там театр? Выжить бы. И вот. Люди ходят! Зал, конечно, маленький, даже не зал, а буфет, но билетов не достать. И ведь все знают, что не на развлечение, не на водевильчики идут. Пусть люди не запрыгивают на стулья и не визжат, но в такое время-то. Того, что было, вполне достаточно, и никто не в праве требовать большего. Люди ходили на этот спектакль, его обожали, а потом улыбались и делились счастьем. Я верю, что так и было. Потому что так и есть, потому что спектакль ещё идёт.

И я был там. И, надеюсь, вернусь. Потому что даже уходить не хочется. Ну говорят, что актёры-то и тогда, в девяносто третьем, уже были намного старше своих ролей, и что? И вы будете когда-нибудь старше той роли, которую играете по жизни, но будете ли вы заставлять людей искренне улыбаться? Актёры и сейчас могут дать фору студентам по энергетике. Вообще, что тут говорить об актёрской игре? Ярлыки, конечно, это не очень хорошо, но такой состав. Программки скажут вам больше, чем я, потому что ожидания оправдываются. Нет! Спектакль превосходит их все, что в моей жизни бывает нечасто, потому что ожидаю и представляю я всегда очень много.

А что в спектакле такого? Ну, вряд ли Островский, когда писал пьесу, которую современники считали далеко не лучшей и, работая над которой, шестидесятилетний драматург «вновь чувствовал себя молодым», мог подумать, что найдётся театр, который воспримет эпохальную фразу Шмаги буквально. А не мог он подумать исключительно потому, что не застал рождения этого театра. Но пролог, правда, разыгрывается не в буфете. Да и что, вообще, все привязались к этому буфету? Как будто это единственное чем примечателен спектакль. Вот и я поддался. Фоменко – мастер деталей. Его режиссура тонка, филигранна. В его спектаклях вы не увидите хоккеистов и водолазов в пьесе про девятнадцатый век, но вы окунётесь в него с головой. Вы будете очарованы. А уж что будет с такими, как я, Дон Кихотами, сходящими с ума по этой эпохе… Ну, атмосфера передана, я оценил и одобрил. Все мелочи, все крупные вещи. Вкусно… Хочется смаковать и смаковать, жить. Здесь вы услышите реплику Аннушки про то, что, дескать, нынешние нравы ужасны, людям всё деньги да деньги подавай, и Аннушка эта подойдёт непременно к окну (да, в театральном зале окно, ведь это никакая не сцена), которое выходит на самую оживлённую часть одной из самых порочных улиц Москвы. И это случайно? Не ради ли этой фразы зрителям и актёрам приходится тесниться? Нет, конечно, здесь каждая фраза достойна этой. Здесь все элементы достойны друг друга. Пьеса на все времена, на все окна, на все улицы… И Фоменко воспользовался этим.

Этот алмаз требовал огранки. Фоменко превратил достойную самобытную пьесу в бриллиант. И отдал его людям. В антракте актёры сядут за рояль и вам споют, даже пошлют воздушные поцелуи. А потом покинут коридор, но не вашу жизнь.
На смену приходит второе отделение. Ну что тут говорить? Это гордость России. Символ её вековой истории и культуры. Вы ни на секунду не почувствуете себя зрителями, нет… Дело не в близости к актёрам, даже не в атмосфере… Просто вы поймёте, что только вы – творцы своей жизни. Блестяще разыгранная история про то, как женщина, потерявшая всё во времена, когда обрести не то чтобы излишнее, но даже необходимое, было большим трудом для неё… И она, силой души, воли, сердца, разума вернула себе то, что принадлежало ей по праву, ни больше, ни меньше. А что мы? Мы пришли на легендарный спектакль, живём в другое время (не лучше, нет, просто другое), и, кажется, наши судьбы не сложнее судьбы Кручининой… Так что же мешает нам взять свои собственные жизни в руки? Да ничего… И вот вы начинаете жадно ловить каждую секунду, наслаждаться искусством, искусством истинно вахтанговским. Вы плачете и смеётесь, вы плачете потому что хотите и можете плакать, и смеётесь и по той же причине и потому, что вас называют «поношенным театралом» (да, в этот раз эта честь выпала и мне). Вот и всё! Всё просто. И в спектакле нет ничего сложного. Но он волшебен. Он вахтанговский… И он даже не на пике формы, что уж говорить про то, что чувствовали первые зрители… Он вахтанговский…

Я был на празднике, я был на феерии, я был в театре… Я счастлив!

Спустя 14 лет придёт Туминас и начнёт менять не только этот театр, но и судьбы отдельно взятых людей, поставит Маскарад…

Но сейчас есть только эта история и эта судьба… История и судьба. Мы все без вины виноватые… Виноватые в жизни, виноватые без вины. Так сделаем же жизнь не виной, а достоянием, гордостью и радостью!..