Режиссер-дебютант Клим Козинский, воспитанник Бориса Юхананова, прочитывает «Идиота» Достоевского через «Монадологию» Лейбница. То есть через философский трактат о душе (монаде), которая стремиться к абсолюту при помощи разума. Впрочем, в самом спектакле нет ни слова из Лейбница, концепция реализует себя изнутри и весьма причудливым образом. Вместо Библии в руках у Аглаи — телефонный справочник, а декорации передают привет Рене Магритту.
В основе дебютного спектакля Клима Козинского композиция из двух текстов: романа Федора Достоевского «Идиот» и философского труда предшественника классической немецкой философии Готфрида Лейбница «Монадология» (1714).
В своем трактате Лейбниц формирует модель идеального мира, в центре...
Показать полностью
В основе дебютного спектакля Клима Козинского композиция из двух текстов: романа Федора Достоевского «Идиот» и философского труда предшественника классической немецкой философии Готфрида Лейбница «Монадология» (1714).
В своем трактате Лейбниц формирует модель идеального мира, в центре которого располагается душа или ее более простая форма — монада. Постигая этот мир при помощи разума, душа развивается и постепенно восходит к своему Творцу. Но ни одна философская догма не способна ухватить мир при помощи своих идей: пытаясь овладеть жизнью, она разрушает ее. Душа не может воплотить свою мечту о жизни, но и не может отказаться от идеального знания о ней. Столкновение идей и реальности порождает войну, которая охватывает весь мир.
Князь Мышкин очарован идеей объединить два мира: мир божественного закона и мир земной. Сложно сказать, является ли князь носителем дара гениальности или это болезнь, слепость души, «идиотизм». Князь Мышкин совершает попытку изменить природу вещей, пробудить воспоминание души о своих божественных принципах, но не из храма (ведь он не священник, он светский человек), а изнутри самой жизни, тем самым нарушая естественный ход вещей. Мир вокруг него начинает рассыпаться.
Текст Лейбница в спектакле напрямую не звучит, но вплетен в музыкальную структуру спектакля как тема. Так поверх одного узора — сюжетных перипетий романа Достоевского — плетется другой, из мира философских идей и перевертышей. Библия, которую держит в руках Аглая Епанчина, оказывается простой телефонной книжкой.
Символически путешествие души, из темного, «закатного» состояния переходящей в анилиновую ажиотацию и, наконец, в ровное состояние, отражено монохромной, отсылающей к живописи Рене Магритта сценографией.
Скрыть
Фотографии и видео: electrotheatre.ru.