Спектакль

Площадь героев

Все три действия могли бы быть отдельными самостоятельными спектаклями. Первый акт воспринимается так, как будто присутствуешь на расследовании. О происшествии и личности самоубийцы узнаем из слов экономки и поведения служанки. Погибший профессор Йозеф Шустер, ненавидевший жену, сына и двух дочерей, кажется едва ли не монстром. Но неожиданно интригующе в воображении служанки он оказывается совершенно иным лирическим персонажем. Литовские актеры отлично умеют вызвать ощущение сложного внутреннего мира, постепенно открывающейся бездны.
Действие развивается по возрастающей линии, во второй части уже три персонажа – две дочери и брат профессора. Монологи Роберта Шустера словно раздваиваются, когда он говорит о себе и о брате, о причине его ухода из жизни. Обличая власть, общество, церковь, продажные СМИ, Роберт отождествляется с Йозефом, в его облике как будто воскрешает погибший брат. Сравнивая себя с Йозефом и находя различия, он снова становится самим собой. Его реплика «Нам остается только театр» вызывает аплодисменты публики в зале, отождествляющей российское общество с австрийским. Когда профессор с племянницами спускаются со сцены в зал, и они уходят, их голоса стихают, мне кажется, что это элегическое завершение спектакля. Но впереди ожидает еще один акт с девятью персонажами.
Чем больше персонажей, тем более одинокими они кажутся. В ожидании фрау Шустер разговор не клеится. Продолжающийся монолог Роберта все более кажется гротескным, надоевшим, обращенным в пустоту. Исподволь догадываешься о еще одной причине самоубийства Йозефа. Он не мог повторить бегство от нацистов из Вены, не мог даже переехать в другую квартиру, он сопротивлялся, но это сводит его жену с ума. Она слышит выкрики нацистов на площади. Внутренний конфликт оказался для Йозефа неразрешимым. Но в живых осталась еще одна жертва ксенофобии и эгоизма – фрау Шустер.
Последняя сцена напоминает Тайную вечере. Резко нарастающий шум на площади сливается с голосами говорящих за столом, сводя фрау Шустер с ума. Свет сконцентрирован на ее лице, искаженном мукой. Осколки разбитых оконных стекол сыплются в комнату.

4-х часовой спектакль разбит режиссером на три долгих действия. Интересно, что как такового действия не происходит. Все внимание устремлено на актеров и их героев, а еще на слова, коими заполнен весь спектакль. Начинается действие в квартире на Хельденплац (Площадь Героев), где накануне профессор Йозеф Шустер выбросился из окна. Взору зрителя открывается мрачная комната, где в углу сложены коробки с надписью Oxford, а на деревянном полу расставлены бесчисленные пары мужских туфель; в шкафах, укутанных полиэтиленом, хранятся абсолютно одинаковые белые сорочки и черные костюмы. Служанка и экономка едва слышно обсуждают жизнь и смерть профессора, не забывая при этом совершать свой ежедневный рабочий ритуал. Из их разговоров зритель узнает, что же именно (и по какой причине) произошло, и какие настроения царят в доме, быт и порядок которого теперь должен держаться на хрупких женских плечах. Их диалоги кажутся бесконечными и чрезмерно затянутыми, но именно эта сцена и задает весь тон спектаклю. Возникает ощущение какого-то страшно долгого дня и безысходности. Во втором акте Лупа отправляет зрителя на кладбище, где две дочери и брат провожают в последний путь сломавшегося под тяжестью испытаний жизни профессора. И именно в этом действии режиссер посредством остроумных и колких упреков дяди Роберта (брата Йозефа Шустера) в отношении государства, людей, социализма и многого другого расскажет о том, что происходило тогда, в далеком 88 году в Австрии. Именно из его монолога становится понятным, почему последняя пьеса Бернхарда, по которой поставлен этот спектакль, вызвала такой сильный всплеск недовольства в своей стране.
Все, что мы боимся произнести вслух, но думаем про себя, звучит тихим, но при этом достаточно отчетливым литовским языком старого (повидавшего виды) еврея. И страшно даже не то, что в 1988 году, по заверению героев, жить оказалось немногим лучше чем в 1938 («он не предполагал, что евреев возненавидят после войны больше, чем во время войны»), когда Гитлер выступал на Площади Героев, а то, что в 2017 году идеи и поступки 40-ка летней давности как никогда актуальны.
Завершается спектакль поминками за общим столом все в той же квартире на Площади Героев. Споры о ничтожности бытия и о скудоумии не смолкают, но в споре истина так и не рождается.
А в памяти чернеет камень-монумент с надписями на иврите.

Некогда пережитая трагедия - это чёрная дыра, которая затягивает всё с ней не связанное и не пускает человека в будущее, парализуя его волю и наполняя его жизнь страхом. Прошлое ужасно, грядущее - пугает. Как вынести этот бесконечно длящийся миг?..

Еврей профессор Шустер возвращается в Вену после войны и покупает квартиру на Хельденплатц, где в 1938 году австрийцы восторженно приветствовали Гитлера. У фрау Шустер здесь начинаются припадки, которые её занятый схваткой с прошлым муж игнорирует: она день за днём слышит речь диктатора и рёв толпы. Не выдержав страшного соседства, профессор капитулирует - собирает вещи, чтобы уехать в Оксфорд, и незадолго до отъезда выбрасывается из окна, навсегда оставаясь на злосчастной площади.

В огромной пустой квартире ищут себе места растерянные домочадцы. Здесь мы и встречаем их, и следующие три бесконечно долгих дня проживаем вместе с ними. Каждый пытается справиться с поражением профессора по-своему: служанка Герта, не отрывая взгляда от окна, расставляет по комнате ботинки Шустера (как не вспомнить мемориал на берегу Дуная), словно пытается изменить направление его последних шагов. Экономка фрау Циттель, за долгие годы вылепленная своим жёстким и принципиальным хозяином, гладит и складывает его рубашки - правильно, именно так, как он учил. Его брат, тоже профессор, отчаянно ругает обстановку в Австрии и отказывается от каких-либо действий как бессмысленных. Дочери силятся понять, почему отец выбрал посмертную жизнь, а дядя - жизнь мертвеца.

Все постоянно говорят - в спектакле очень мало действия. Но - сохраняя благопристойность - всегда не то, что хотят сказать. Это напряжение невысказанных мыслей витает над сценой и сгущает пространство. Спектакль мог бы показаться скучным, если бы не этот звенящий, зависший в воздухе вопрос. (Продолжение в комментарии)

Как выбраться из жуткой воронки, дно которой - брусчатка Хельденплатц? Попытаться перепрожить ситуацию, как сделал Шустер? Прекратить какое бы то ни было движение, как его брат? А может быть, ключ - в любви, которой в сердцах героев, поглощенных борьбой с призраками, нет?.. Или же выход вовсе невозможен, если спустя полвека "в Вене нацистов больше, чем в тридцать восьмом"?..

Первая постановка пьесы Бернхарда в 1988 году вызвала грандиозный скандал. Обвинения в нацизме и лицемерной религиозности, ненависть к паразитирующему правительству и продажным СМИ, мнение об обществе как о безвольных статистах в ожидании лидера, который погубит их, резанули по больному. Впрочем, высказанные в зал Александринского театра в 2017 году, они вызвали такое количество горького смеха...