Спектакль

Парки и сады

На газоне сквера возле Музея Ахматовой расставлены тенты, прикрывающие от обыденного питерского дождя столики с телевизорами и кучи проводов, — со стороны все это выглядит точь-в-точь как лагерь съемочной группы на выезде. Только вместо режиссерской группы под тентами этими рассаживаются и надевают наушники зрители, чтобы полтора часа вместе с закатом наблюдать за тем, как в прямом эфире на экранах рождается кино про человека, который стал роботом.

Словосочетание «Волкострелов ставит Пряжко» к настоящему моменту, в общем-то, стало квинтэссенцией отечественного постдраматического театра, формулой мимикрии евроавангарда в здешних широтах. Понятно, что минималист Дмитрий Волкострелов ставит не только пьесы экспериментатора Павла Пряжко, а аудиовизуальными инсталляциями на территории театра занимается не один Волкострелов, но сдетонировали на этом поле именно опусы петербургско-минского тандема: пятиминутный «Солдат» в Театре.doc и бессюжетное комментированное слайдшоу «Я свободен» в театре Post.

«Парки и сады» написаны будто для большой академической сцены: декорации должны изображать живописные парковые ландшафты недалекого будущего, среди которых герои наблюдают видеолекции, обмениваются редкими репликами, а бездействие их сменяется комичными погонями; да и ненормативной лексики здесь практически нет. Вот только основная часть действующих лиц в пьесе — роботы и киборги, а главный герой — механизированная реинкарнация отошедшего в мир иной пенсионера. В этом и есть суть экзистенциальной коллизии: человек после смерти обретает вечную жизнь в титановом теле и с набором алгоритмов вместо души.

Команда Post вместо декораций использует натуральный сад в черте города, а сценой служат экраны телевизоров, на которых в сопровождении титров транслируется все то, что видит (то, что под одним из тентов снимает оператор) главный герой. А видит он примерно одно и то же: уставшего от отцовского неадеквата сына; лицо следящей за дисциплиной в парке девушки; гоняющихся за ним после очередного нарушения порядка роботов-охранников; видеолекции об искусстве создания парков и садов; и, конечно, зеленое однообразие окружающего ландшафта. Лоску великой безысходности придает звучайщий летмотивом Джеймс Блейк.

Театральный метод под условным названием «снимается кино» как будто буквально позаимствован у королевы медиатеатра Кэти Митчелл, а престарелые телевизоры с наушниками переехали сюда, кажется, прямиком из шедевра Post «Shoot/ Get treasure/ Repeat»: и то, и другое скорее закономерно, нежели удивительно. Другое дело обаятельная условность в виде миниатюрных игрушечных роботов и нарочитый лоу-фай в потрескивании звукового сигнала и помехах изображения: небуквальная ирония Пряжко удивительным образом отозвалась как раз в этом технологически буквальном ретрофутуризме. И если бы тот же лоу-фай не сыграл с постановщиками злую шутку, и видео то и дело не пропадало; если бы актеры владели вполне себе драматическим мастерством разбора текста, а видеолекции не напоминали так явственно ведущих войну с телесуфлером ведущих канала «Дождь»; если бы стучащих зубами к финалу зрителей по примеру Rimini Protokoll предупреждали одеться потеплее, — то да, ничто не стало бы преградой к погружению в самую тонкую и тихую театральную антиутопию нового времени. Впрочем, рецензия написана по следам тестового показа, и с приходом осени есть все шансы застать в сквере между Литейным и Фонтанкой новое постдраматическое чудо уже без всяких оговорок.