Театр в Москве

Международная Чеховская лаборатория

Всегда, великолепно и ошеломляюще прекрасно играют актеры), Режиссер-постановщик просто гений! Как же я обожаю этот театр! Именно благодаря этому театру я ТАК полюбила Чехова.

Я вообще-то совсем не поклонник Чехова. Мне этот автор всегда казался тяжёлым, унылым и непонятным. Но в Международной Чеховской лаборатории ставят так, что каждая реплика, каждая пауза оказывается наполнена смыслом. Как в жизни — когда люди молчат, они молчат с каким-то значением, молчат внутри контекста, с учётом всех слов и мыслей, сказанных и несказанных за всё предыдущее время их знакомства. И в Лаборатории очень хорошо умеют восстанавливать этот контекст. Каждое слово, сказанное одним героем другому, мотивировано, каждая пауза обыграна, и ничего не происходит на cцене просто так. И реплики, которые герои обращают, казалось бы, к нынешнему собеседнику, на самом деле могут оказаться обращены к кому-то совсем другому — например, к бывшему любовнику, который стоит сейчас у совершенно другого края сцены и занят каким-то своим делом. Но ты безошибочно понимаешь, что сказанные сейчас на первый взгляд незначительные слова — о погоде, лошадях или урожае — на самом деле ему. И это тоже ровно как в жизни — мы всегда играем смыслами и намёками, хотя никогда не можем быть уверены, поймут ли нас те, к кому они обращены.

Главное, за что я люблю Чеховскую лабораторию — за богатство смыслов, а ещё за глубину и искренность эмоций. И очень красивые и умные постановки. Это очень хороший, настоящий, живой театр с очень хорошими актёрами.

В театре "Международная Чеховская лаборатория", как вы уже, наверное, сами догадались из названия, ставят спектакли исключительно по Чехову. Мы же попали на "Тип русского неудачника", поставленный по мотивам чеховского рассказа "На пути" и симфонической поэмы Рахманинова "Утёс".

У меня к Чехову сложное отношение: что-то очень нравится, что-то совсем не нравится. Признаюсь, что "На пути" я не читала, и не стала читать перед спектаклем специально (хотя обычно стараюсь так делать, когда произведение мне незнакомо), ибо решила полностью погрузиться в постановку. И мой эксперимент удался, получилось хорошо!

Все-таки поразительно, когда актеры не просто играют, а стараются жить на сцене. Если спектакль на современный сюжет, то сделать это, согласитесь, проще, но ведь тут Чехов!.. И все-таки актерам это удалось. Пусть где-то и были небольшие недоработки (например, в закадровом тексте говорится о том, что герой в данный момент мнет себе лицо, а актер в это время просто сидит с задумчивым видом, или что у героини была внешность англичанки и некоторыми своими чертами она походила на змейку, а у актрисы внешность чисто славянская), но это чистые мелочи. Главное, что удалось основное - передать эмоции, чувства и истину, которая не меняется и, наверное, не изменится никогда: русская женщина, если любит, то готова пойти за мужчиной в огонь и в воду, готова свернуть горы и быть с ним всегда вне зависимости от всех его диких идей и чудачеств, которые, порой, запросто приводят к краху. Если любит. Верю!

Очень понравилась игра Андрея Невраева. Замечательно придуман ход с обнажением душ двух главных героев, когда эти души начинают скидывать с себя покровы, обнажая себя друг для друга.

Вчера, 21 июня, был на новой постановке Вишневого сада в Чеховской лаборатории.
Интересный подход: роли Раневской (Елена Штепенко) и Гаева (Валерий Новиков) сведены к тотальному минимуму, эти актеры создают, скорее не образ, а функции образа.
Производная Раневской, первообразная Гаева.
Представляешь досаду наших российских, привыкших к традиции, исполнителей, которым эти слова, наконец, достались, а приходится почти не играть, но в общем контексте действия это позволяет по-новому взглянуть на знакомый текст.
Партии старших аристократов распределены между другими персонажами, спроецированы на них.
И все звучит по-другому.
Такие интересные игры открываются!
Шарлотта (Вероника Патмалникс) в России, например, - это отражение самой Раневской во Франции. Не понимаемая там, понимающая здесь (кстати, это давно отмечено литературоведами, но всегда не так прямо воплощается сценически):
«Так хочется говорить, а не с кем... Никого у меня нет... и кто я, зачем я, неизвестно». (Je suis desoleé. Не с кем поговорить. «Никого» Ольги из трех сестер).
Тонок и убедителен переход от Раневской к Шарлотте, заставляющий нас, зрителей, за четвертой стеной (а она в этой постановке представлена зеркалом, за которым зрительный зал), осознать этот сложный – разнесенный на двух (а в сцене с прохожим и на шестерых) персонажей перенос образа, оформляемый путем подчеркиваемого режиссером несогласия:

Любовь Андреевна. Шарлотта, покажите фокус!
Шарлотта. Не надо. Я спать желаю.

Развитие образа Шарлотты вообще здесь превращено в отдельную драму: ружье и пробковый шлем, подстреленная чайка, свист собаке: большая игра, роль действительно первого плана.
Ермолай Алексеевич Лопахин (Сергей Терещук) полновесно забирает, проглатывает пространство и время. Этому Лопахину Бокль вполне по плечу.
Петя Трофимов Александра Катина легок и молод, он совсем не вечный занудный лысеющий студент, а метафора молодости и доверчивости.
Анастасия Сафронова, прекрасно играющая Варю, единственная удерживается в пределах классического чеховского образа, и этот образ поэтому становится центральным, самим духом уходящего вишневого сада, в противовес образу Фирса, который здесь еще более глобален.
Редукция образа Раневской и Гаева, распределение многоуважаемого шкафа между всеми, растроение Прохожего приводят, как ни странно, также к усилению персонажей комической, младшей линии – Епиходов (Антон Бебин фон Горстка), Яша (Данил Лавренов), Дуняша (Александра Рещикова).
Артисты блистательно доигрывают отношения, изменение действия, его утрирование, дополнение движением и сторонними цитатными образами создает комедию, которую мы так долго искали в Вишневом саде.
При этом комическая составляющая не умаляет воплощенного Лавреновым сияющего образа дитя, отрекшегося от своего родного села, матери и корней, пытающегося примкнуть, слиться с теми, кто теряет все личное, с Парижем (Вавилоном, Генуей, где жизнь). В нем, так же как и, в то же время по-другому, чем в Трофимове, отражается образ утонувшего Гриши.
Бебин фон Горстка прекрасный характерный актер, и да, я поверил, что звон лопнувшей струны, это звук разрыва струны гитарной, как в этой постановке («Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный.»). И не случайно именно он несет символы пьесы: цветущую вишневую ветку и топор.
Дуняша в исполнении Рещиковой становится своего рода орнаментальным образом пьесы, она выполняет функцию жанровой рамки, милого связующего звена.
Тема зеркала, цитаты из других пьес, музыка, костюмы – все связывает мотив вечной смены золотого века серебряным, бронзовым и железным.
Да, и замечательно, что возвращен финал второго акта: рассказ Фирса (Игорь Пехович в диа-монологе с Вероникой Патмалникс) о том, что был человек и не стало человека, что любой может просто завязнуть в грязи и пропасть, минималистическое воплощение образа не отменяет в данном случае его величия.
Все универсализуется.
И чеховская трансцендентность этого здесь и сейчас выражается в финале криком замечательного Фирса (Игорь Пехович), криком-песней из античной трагедии со знаменательной проекцией тени рук на деревянную стену (и тень его, раскинувшего руки для объятия, напоминает крест).

27 марта была на "Трех сестрах", в январе на "Дяде Ване". Очень жалею, что не довелось увидеть "Вишневый сад". Не припомню такого ощущения настоящего Чехова даже после самых знаменитых постановок. Вот уж действительно Международная Чеховская лаборатория – основа спектаклей само тонкое трепетное вещество жизни. А разве не в этом суть Чехова, неотразимое обаяние его вещей, их долговечность?!
Низкий поклон режиссеру и его верным единомышленникам-актерам! Спасибо!

Светлана Членов (Москва)