Фильм

Я видел дьявола

Господина и Госпожу Месть переплюнуть весьма сложно. Даже автору таких хороших и разносторонних фильмов, как "Сладко-горькая жизнь" и "Хороший, плохой, долбанутый". Тем не менее Ким Чи Ун старается внести свои три воны в тему Мести и Великой Боли - одну из ключевых для корейского кинематографа.

За маньяком, убившим (за кадром!) ждавшую в ночи эвакуатора беременную девушку в день её рождения (!), гоняется её жених-спецслужбист. Никакой интриги тут нет: личность маньяка, чем-то напоминающего растолстевшего актёра Меньшикова, мы идентифицируем уже на 3-ей минуте, отрубленные головы катаются себе по полу - в камеру особенно не попадают, молотки, ножи, ножницы и пр. членовредительные приборы периодически без излишних словесных прелюдий пытаются влезть в кадр и показать, на что способна режиссёрско-анатомическая фантазия, но вовремя обезвреживаются всемощным агентом-драковедом. Создаются новые кошмары корейских блондинок - заглохнуть на пустой дороге, прикорнуть в школьном автобусе, отбиться от коллектива в день своего рождения и т.п. Совсем неожиданно в сюжете появляется второй мясник-единомышленник...

Интрига в другом. Как угнаться за монстром и самому при этом не превратиться в такового? Как хрестоматийному милиционеру дяде Стёпе не превратиться в мента из балабановского "Груза 200"?

В "Дьяволе" полицейский охотник маниакально играет со своей жертвой, обещая его прикончить, как только тот познает самую страшную боль (среди прочего прерывая одну мастурбацию и лишая интимной близости в самый "заводящий" момент). Однако вопрос "Кто проиграл?" так и остаётся открытым. Финал же, хитроумно сооружённый при помощи обстоятельств в виде гильотины, весьма справедлив - техническая казнь руками из серии "Я тебя породил - я тебя и убью!".

К сожалению, существует не так много триллеров, которые бы меня зацепили. Обычно даже качественные ленты стираются из памяти через время. Картину «Я видел дьявола» вряд ли удастся забыть, поскольку она надолго въедается в память и остается до мельчайших подробностей в голове. Больше всего поражает то, что это фильм не Голливудского производства, а южнокорейского.
Эта лента повествует о спецагенте, который расследует дело о маньяке. Самое ужасное, что неизвестный убил его возлюбленную невесту и оставляет Кима с разбитым сердцем и душой. Именно в момент, когда его невеста и не родившийся ребенок умирают, мужчина становится самым бессердечным мстителем, жаждущим крови.
И если думаете, что это весьма стандартный и простой сюжет, то ошибаетесь, поскольку режиссер Ким Чжи Ун не раз вас удивит. По моему мнению, он обладает удивительной способностью шокировать и переворачивать с ног на голову. Это же мы увидим и в «Я видел дьявола», где добро и зло меняются местами, отчаяние достигает критичной точки, а жажда крови сменяется разочарованием. Также режиссеру удалось воссоздать в фильме жутчайшую атмосферу, которая задает нужный тон всему происходящему.
Отдельно отмечу талант актеров Ли Бён Хон (Ким) и Мин-Сик Чои (Кьянг), которые воплотили на экране две противоборствующие силы. Они развивались от сцен к сцене, чтобы в финале зритель почувствовал настоящий эмоциональный взрыв. Будьте готовы ко всему, т.к. жестокость и мрачность – далеко не все, чем радует «Я видел дьявола».

В большинстве своем азиатский "триллер" - это либо меланхоличный садомазохизм Ким Ки Дука, либо неотвратимость персонифицированного экзистенциализма в фильмах подобных "Звонку" или "Глазу". Однако особым вниманием со стороны зрителей пользуются фильмы, посвященные мести, возмездию или иным методам насильственного восстановления справедливости.

"Я видел дьявола" - дальнейшее исследование причин и границ мести. Вопрос "мстить или нет" давно таковым не является. Главная проблема - сама форма мести; методы, которые успокоят больную душу и воздадут мерзавцу по заслугам. Уникальность решения - в адресности: бессмысленно мстить сумасшедшему эгоисту, использующему любой шанс, чтобы причинить мстителю еще больший вред и тем самым нивелировать любую месть с его стороны. Другое дело, когда твоя цель - близкие для мерзавца люди. И уже не важно, жив твой оппонент или нет, выиграл или проиграл - достаточно видеть, как испытывают боль его родные.

Но не стоит забывать, что месть есть продукт обоюдоострый, доступный каждому, будь то правильный служитель закона или жестокий насильник и убийца. И, увлекаясь собственной местью, не стоит забывать о чужой, какой бы странной и немотивированной та не была.

Мин-Сик Чои в привычном образе Олдбоя, необаятельный провинциальный бомбила, колесящий по южнокорейским проселочным дорогам на своем минивене, по-тимуровски предлагает помочь незнакомой, почти чеховской, девушке заменить проколотое колесо ее автомобиля, несмотря на робкие попытки последней сопротивления такому принуждению к добру. Вместо этого обманывает — наотмашь лупит чем-то тяжелым по голове, отвозит к себе в пыточную и еще живую обезглавливает одомашненной гильотиной. Судя по уверенным движениям и не успевающей высохнуть лужам крови на полу, сеульский юдифь проделывает этот трюк не впервые и ремесло свое знает. Тут бы и пришел сказке конец, не окажись очередная жертва дочерью начальника отделения полиции на выданье. Обнаружив в местной реке голову суженой, несостоявшийся муж, очень удачно агент разведслужбы, судя по отрешенному взгляду молниеносно что-то для себя решает.

Чем является нанкиновская жестокость большинства азиатских фильмов - исторически обусловленной патологией, прививкой ли от страха — предмет дискуссий и исследований, но в «дьяволе» она достигает каких-то балабановских масштабов, чего никак не ожидаешь от режиссера почти по-детски наивного «Хорошего, плохого, долбанутого». Сценой «Самсон и лев» Джи-Вун Ким не щадит даже закаленного кафкиниадой «Я прихожу с дождем» зрителя. За рафинированных журналистов, что семь лет назад кривились «Олдбою» Пак Чхан-ука просто страшно. О Дэ-су — змея укусившая себя одновременно и за хвост и за язык фактически антипод болтливого, сексуально одержимого Чан Гёнчхоля, сменившего молоток на огрызок трубы, а мотив мести на диагноз психиатра. Джи-Вун Ким не разъясняет умышленна ли ирония и то верно. Тем не менее, заметно, что роль упыря дается Мин-Сик Чои с трудом. Того и гляди, схватит привычный руке зубодер и пойдет мстить. Однако, эта вакансия занята молодым пострелом, больным на всю голову, если верить словам преследуемого садиста, который раз за разом находит маньяка и, отрезая то крылышко, то ножку, снова и снова милует, интригуя напутствием «В следующий раз будет хуже». То ли предоставляя, тем самым, беспредельщику шанс исправиться, то ли себе возможность оттянуть сладость момента казни до финальных титров буквальной цитатой Александра Невского и Гоголя, продлить удовольствие от процесса игры «у кого в живых осталось больше родственников». Чувствительные, бросая поп-корн-стяги, ретируются из залов, для оставшиеся (они не смогли подняться?) чувство ожидания нового столкновения планет, новых жертв окажется важнее событий их разделяющих.

Большой южнокорейский город, укрытый шёлковым покрывалом мятущейся ночи, неоновыми всполохами, хлопком снега. Город как живой организм, как голодный монстр, питающийся страданиями своих жителей. Ему нужно насыщение ежесекундно, неутомимый и неумолимый голод. И жертвы не заставляют себя долго ждать, насилие выплескивается наружу очередной бессмысленно жестокой кровавой баней, учиненной неизвестным охотником, не останавливающимся ни перед чем, не ведающим о жалости. Расчленённые тела невинных девушек, истерзанные детские трупы, купавшиеся в собственной крови и моче, невыносимые, необъяснимые страдания, застывшие посмертной маской на искалеченных лицах, боль, которую невозможно осознать и осязать, принять и простить. Город сводит с ума, высасывает, как вампир, остатки разума, и охотник, сызнова начинающий свою кровавую жатву, уже не одинок в своём кровожадном безумии, ибо по его следу идёт человек, который уже все потерял, и более терять ему нечего, кроме тех скромных остатков своей человечности, но и её скоро не будет вовсе. Город её сотрет, растворит в психоделической красоте своей неоновой кислоты.

Конечно же, южнокорейский режиссёр Ким Чжи Ун был далеко не первым в современном южнокорейском кинематографе, кто обратил свой острый режиссерский взгляд на тему праведной мести, каковой бы она не была в итоге чрезмерной в своей непоколебимой жестокости. Ко времени выхода самого провокационного фильма Ким Чжи Уна, картины «Я видел Дьявола» 2010 года, уже была снята небезызвестная «трилогия мести» Пак Чхан Ука, и казалось, что тема сама себя успела исчерпать, сожрать и переварить, и так называемый южнокорейский нуар уже не был способен сказать и показать что-то новое, смелое и объективно осмысленное, варясь в кипятке как симптоматичной голливудщины с ее лакированной конфликтологией, так и сугубо восточной философии, переведенной на рельсы мейнстрима.

И тем очевиднее становится, что «Я видел Дьявола» даже не стремится быть нарочито вписанным в этот канон, обладая порой неприемлемой авторской бескомпромиссностью, тягостной бесцензурной аудиовизуальной жестокостью киноязыка и, в конце концов, моральной неопределённостью, на выходе абсолютно не позволяющей принять чью-либо правду, тогда как о какой-либо Истине не стоит даже упоминать ввиду ее тотального неприсутствия в фильме. Её в фильме просто нет даже на сквозном, семантическом внутреннем фильмическом уровне, позволяющем прочитать ленту как психопатологическую притчу, а зрителю предлагается ассоциировать себя или с чудовищем во плоти, убивающем невинных с непритаенной озлобленностью и дикостью, или же с мстителем, идущем по следу этого маньяка и самому постепенно теряющем остатки человечности. В сущности Ким Чжи Ун напрочь отвергает привычный для всего западного и отчасти восточного кинематографа конфликт между Добром и Злом, размывая до илистого состояния и без того неровные границы между первым и вторым. Оправданная сначала месть, естественное во всех смыслах желание расплаты, дерзкое мечтание умыться чёрной грешной кровью нечеловека вскоре оборачивается против самого мстителя, который и так безгрешен не был. Где та граница между поиском справедливости и сумасшедшей, бесконтрольной бесчеловечностью? И есть ли эта грань вообще, если современный человек, по Ким Чжи Уну, больше зверь, чем разумное существо? И до какой поры этот внутренний зверь будет дремать? Ведь катализатором его пробуждения от этой плотной всеобъемлющей, зловещей и монструозной, липкой тьмы может стать все что угодно: от мелкой обиды до большой трагедии — не суть в общем-то важно ЧТО, но важно КАК потом будет поступать индивидуум, чьё бытие было грубо перечеркнуто, и то, что было ДО станет совершенно незначительным; всеми поступками и чаяниями, эмоциями и чувствованиями будет руководить это дьявольское ПОСЛЕ. После встречи с Дьяволом порой легко самому преобразиться в его подобие, и этого лишь он и добивался — перекроить человеческую природу, породить себе подобного, чтобы выплодить, высуществовать Ад на Земле.

Говоря же о сугубо жанровой принадлежности фильма Ким Чжи Уна, невероятно сложно втиснуть этот броский, гнетущий и тяжеловесно натуралистичный фильм в весьма узкие рамки специфического южнокорейского нуара ввиду его очевидной внежанровости, которой и добивался сам режиссёр, творя сугубо своё, аутентичное авторское высказывание о современном человеке, по отношению к которому неприменимо вообще такое расхожее понятие как «герой нашего времени», ибо «Я видел Дьявола» успешно подхватывает и основательно берет на вооружение культивирование Антигероя, начатое ещё пионерами французской «новой волны». Начавшись как среднестатистический детективный триллер, спустя некоторое время фильм будет пульсировать невыносимой психоделикой, а буквально каждый кадр будет дышать, захлебываясь, невыразимым, на уровне тотальной экзистенциальности, ужасом, которому будет сопутствовать кричащий в своей гипертрофированной кровожадности киноязык. Фильм мечется между маньяческим хоррором и жестокой притчей о двух нелюдях, которым есть что сказать и отрубить друг другу. И видя Дьявола в своём визави, непросто потом будет посмотреть в зеркало, уже истово опасаясь собственного отражения.