Фильм

Я была счастлива здесь

Здесь - это в ирландской глуши. На земле, которая в англосаксонском мире занимает то же место, что Россия в Европе: место подсознания. Земля безответственного буйства, неловкой первой нежности. Земля утраченного детства; его взъерошенностью ирландские пилигримы, куда б ни отнесла их судьба, мечены на всю жизнь, она, как клеймо на плече леди Винтер, позволяет безошибочно устанавливать генезис смуты, что зашифрована в самых напряженных лицах мирового кино - Жанны Моро, Сильваны Мангано, Колина Фаррела. На правах символа детства утраченного и обретенного существует Ирландия в современной вульгарной мифологии благодаря Скарлетт О’Хара, пробредившей своим родовым поместьем Тара сквозь всю Гражданскую войну и вернувшейся с американскими капиталами в Ирландию, чтобы напитать Тару соками покинувшей ее было жизни.

Кэсс Лэнгдон, героиню повести Эдны О’Брайен (которую иные величают «правонаследницей Джойса») «Женщина у моря» (заголовком писательница перекидывает мостик к нежно любимому ей Ибсену) и снятого по ней фильма «Я была счастлива здесь», судьба отнесет не так далеко, как Скарлетт, - не через океан, а всего лишь через пролив Святого Георга, в Англию, в Лондон; не так надолго - достаточно все ж, чтоб выйти замуж и понять, что зря; и ее последующее возвращение на родину возвращением не станет - так, поездкой, в ходе которой она, уже чуть более взрослая, посмотрит в глаза сказкам своего детства и увидит, что тот, кого любила здесь и к кому рвалась все эти годы, того не стоил, что все это счастье было только брожение юности, да скрип сосен, да запах волн, да погружающее в гипноз тарахтение рыбацких шхун перед закатом. И что все это было - счастье.

Кэсс - это вроде вынесенная в заголовок «я», и все же если «здесь» - это Ирландия, то »я» - это Сара Майлз. Не потому что роль Кэсс она сыграла прекрасно - как и все из того немногого, что она сыграла в кино. Не потому что получила за нее приз на фестивале в Сан-Себастьяне и там же, 24-летняя, в зените славы, только что отснявшаяся в антониониевском «Блоу-ап», объявила, что покидает кино (и покинула - на 4 крайне драгоценных года в возрастной сетке любой актрисы). Просто Майлз относится к числу тех актрис, о которых не говорят: «Вчера я смотрел фильм про ткачиху, которую играла Орлова» или «где Стрейзанд играла Фанни Брайс», а только «Вчера я смотрел кино с Орловой (Стрейзанд, Дитрих, Миннелли)» - и все понятно. Любое кино с Майлз на самом деле кино про Майлз. Сегодня об этой актрисе, которая в 21 год стала объектом идолопоклонства среди лондонской богемы эпохи «Битлз» после роли в »Слуге» Джозефа Лоузи, оказалась некоронованной королевой бала на своей первой (и, как окажется, последней) оскаровской церемонии в 1971 году, безотказно набивала битком широкоформатные кинотеатры ССС- 70-х, когда в них давали ее »Леди Каролину Лэм», «Воздушные приключения» или «Большие надежды», которую ставил в пример самой Людмиле Гурченко сам Алексей Герман (в 1973-м, репетируя «Двадцать дней без войны», он требовал от Гурченко рыдать так же »замечательно уродливо, как Сара Майлз в »Работнике по найму»; Гурченко, как эрудированная московская артистка тех лет, естественно, знала помиллиметрово эту феноменальную мимику «рыдания Майлз»); так вот, сегодня распространяться о ней не принято: ее знаменитый гонор в итоге сослужил свою службу, и скандалистке отплачивают забвением, да и сама феноменально ленивая Майлз, и в молодости тяжелая на подъем, не стремится напоминать о себе - за последние 12 лет она оторвала зад, лишь чтобы поинтриговать в одной из серий телевизионного «Пуаро». Так что в общих чертах рассказать о ней - нелишне.

Как и положено актрисе из породы тех, которые «всю жизнь играют самих себя», бесподобные истерики экранных романтических эгоисток Майлз и безоглядные выходки самой актрисы, чьим излюбленным времяпрепровождением было плевание в колодец, идут настолько внахлест, что вместе они образуют, пользуясь семантической лексикой, единый текст игры, которой эта вздорная особа самозабвенно предавалась вне зависимости от того, скомандовали ли »Мотор!» («Съемки - это изматывающее неблагодарное занятие, которое делают выносимым лишь несколько, пять - не больше, минут чистого творчества межу командами «Мотор!» и »Снято!» - одна из ее крылатых фраз; всякий присутствовавший на киноплощадке оценит истинность этого высказывания). Большой знаток и ценитель актерских индивидуальностей Кшиштоф Занусси, снимавший 50-летнюю Майлз в своем «Прикосновении руки», обрисовал ее »как вечную девочку, не способную признать ни своего возраста, ни ответственности за свои поступки». Первый же провал на сцене в 1961 году не более чем позабавил Майлз; позже она любила рассказывать, что ее дебют был последним случаем в истории Вест-Энда, когда публика бросала на сцену гнилые фрукты. С той же смесью забавы и чистого любопытства ее первые киногероини (в »Судебном процессе» и »Слуге») разглядывают взрослых мужчин, которым ее со скуки затеянные сексуальные эксперименты губят жизнь. Этот взгляд проложил ей обратный путь на сцену, но уже вскоре она успела сообщить корифею английской драматургии Ноэлю Коуарду, чего стоит его «пьеска», и снова вылетела из театра в три окна. Театр не дает столько денег и признания, сколько кино; однако и там она, как только скопила порядочно денег и достигла той популярности, когда в ее желанности для публики сомнений не оставалось, устроила первую эскападу. Уже привыкшая красть сцены и переключать внимание на себя, работая в одном кадре с такими звездами, как Лоренс Оливье, Симона Синьоре, Дирк Богард и Стюарт Уитман, малышка Майлз вряд ли могла быть довольна, что у Антониони превратилась всего лишь в одну, причем из самых жухлых красок многоцветного калейдоскопа его «Блоу-ап», хуже того - оказалась в полной тени неизвестных Дэвида Хеммингса, Ванессы Редгрейв и Джейн Биркин. Но огрызаться на Антониони, чей фильм получил каннскую «Золотую пальмовую ветвь», было бы как-то уж совсем по-детски, поэтому объявив: «Я разочаровалась и в себе, и в работе» и между делом определив место фильма «Я была счастлива здесь» в своей жизни как ничтожное, отвалила на ферму преуспевающего сценариста Болта («Доктор Живаго», «Человек на все времена»), оформила с ним отношения, три года занималась верховой ездой и »никого не принимала». Как не подумать, что в те три года «отказа Майлз» были услышаны, а не сочинены Болтом полные истовой неприязни к человеческому обществу и веры в праведность необоримых желаний диалоги леди Каролины и ее мужа пэра Уильяма Лэма для величайшей мелодрамы «Леди Каролина Лэм». После прилюдного скандала, устроенного Каролиной покинувшему ее лорду Байрону, она переживает нервный срыв, долгое время ни с кем не разговаривает, и лишь терпение и любовь мужа заставляют ее со временем совершать прогулки до беседки, где пэр развлекает ее чтением. «Так что же, ваш философ утверждает, что на самом деле существует лишь то, во что возможно верить?» - «Именно, Каролина». - «Но голубизна неба - категория невероятная». - «Небо видится человеческому глазу голубым, поэтому его голубизна правдоподобна». - «Но я смотрю сегодня на небо - и оно неправдоподобно голубое!»

Две роли, с которыми Майлз триумфально вернулась, леди Каролину и дочь Райана, она сыграла под руководством мужа. Руководство заключалось в том, что Майлз приходила на площадку лишь в те дни и в ту погоду, которые считала приемлемыми для творчества и пригодными для исполнения той или иной сцены, а чувствуя затяжное отсутствие вдохновения, и вовсе надолго уединялась. Но видя тот эффект, который ее фильмы имеют на публику, ей прощали и это - более того, когда кино стало отходить от 70-миллиметрового формата в силу громоздкости оборудования, фильмы с Майлз продолжали снимать на широкую 70-миллиметровую пленку - словно чувствуя, что ее самозабвенной жажде поклонения по размеру лишь даруемый широким форматом размах (ср. с песней Стрейзанд «Widescreen Вreams Are Just My Size»).

Расставшись с Болтом, Майлз от своего подхода к работе - творить, только когда хочется и можется, - не отказалась, что было и есть крайне неудобно в условиях буржуазного кинопроизводства. Дело кончилось тем, что появление Майлз на экранах свелось к минимуму, зато добивались возможности осветить свой фильм присутствием Майлз самые тонкие и упорные - как Джон Бурман («Надежда и слава») или уже упомянутый Занусси. Майлз ни на йоту не уступила своим безумным и единственно честным принципам - слушать только себя, поэтому вы почти не сыщете дурного фильма с дурной работой Майлз. Еще в одном диалоге «Леди Каролины», уже с герцогом Веллингтоном в исполнении Лоренса Оливье, Майлз говорила: «Все великое дается легко. Облака по небу несутся легко, легко неслись по Европе войска Наполеона…» - «В таком случае считаю нелишним обратить Ваше внимание, мадам, что Вы имеете честь говорить с человеком, который эти войска остановил». - «Да, и за это Вы войдете в историю. А Наполеон - за то, что был Наполеоном».

Что же до скромного черно-белого фильма, который мы будем смотреть, - он та самая капля росы, в которой отразился посыл, по сути, всех ролей Сары Майлз. В повести «Тополек мой в красной косынке» Чингиз Айтматов сравнивал два типа любви - любовь-увлечение и любовь - заботу о ближнем: «Что такое любовь? Стук дождя по лобовому стеклу? Пение птиц?.. Но дождь кончится, птицы улетят… Доброта, забота - вот что остается». Всей своей жизнью Сара Майлз служила яростным адвокатом всех дождей и птиц, которых слышит лишь одно одинокое, слепое и глухое к чужому чувству и своему будущему сердце. И сохраняет эти звуки навсегда.