Самый разгар Японо-китайской войны. Оголодавшие мародеры штурмуют деревню мастера Фана (Гуоли) — зажиточного землевладельца и последнего, у кого еще остались запасы еды в провинции, где за миску крупы уже можно купить человека. В завязавшейся потасовке все поселение сгорит, а вконец обедневшая семья помещика будет вынуждена присоединиться к потоку беженцев из региона, который власти скорее согласятся отдать японцам, чем снабдить продовольствием. В это время с целью придать огласке трагедию в их сторону двинется корреспондент журнала Time Теодор Уайт (Броди).
Фэн Сяоган — один из главных коммерческих режиссеров Китая, взлетевший когда-то на комедиях, а последние годы экранизирующий важные национальные истории. По идее, умение выжать слезу — из разряда его базовых умений, какими бы лобовыми ни оказались приемы. Тем удивительней, что монументальный «1942» все два с лишним часа своего хронометража старается вхолостую. Трагедию всей страны Сяоган, как и положено, подает через ворох индивидуальных, то и дело скатывается в сентиментальность и норовит включить за кадром струнные. Назвать это учебником истории не получится при всем желании, но фильм все равно зависает в воздухе тягучей абстракцией. Страдая главной болезнью любого популиста — склонностью проговорить все там, где лучше промолчать и показать, — Сяоган порой доводит фильм до совсем буквальной иллюстративности. Особенно жалко Броди с Роббинсом (один играет реального журналиста, второй — выдуманного священника неопределенной европейской национальности), которые вынуждены повторять из раза в раз, как все плохо, хотя по глазам видно — как и мы, они в это верят, но не чувствуют. Не обремененный излишком фактов и вроде полный сантиментов, фильм оставляет после себя не больше эмоций, чем простая констатация: «В 1942 году в провинции Хэнань был сильный голод, погубивший 3 миллиона человек».