Фильм

Последнее искушение Христа

Поразительно, что некоторые зрители искренне недоумевают: почему фильм Мартина Скорсезе «Последнее искушение Христа» Церковь называет ересью.

Во время его показа в Венеции в 88-ом католики угрожали терактами, а в России сам Патриарх Алексий II ратовал за то, чтобы картину наши зрители не смотрели. Однако с какой-то энной попытки (с битвой) показ на НТВ все же состоялся. И можно себе представить негодующую реакцию верующих, когда Спаситель на экране каждые минут десять вопрошает себя/Бога/апостолов: «А, собственно, тот ли я, кем себя называю?»; поручает Иуде предать себя; а потом и вовсе жуть – Христос сходит с креста, совокупляется с Марией Магдалиной и у него в скором времени появляется потомство. В общем, хорошо, что на костре за такое уже не сжигают (ну или плохо, – кому как).

И при этом мало кого смущает тот факт, что в свое время Скорсезе хотел стать католическим священником.

Значит, вероятно, у режиссера случился серьезный жизненный или религиозный перелом, раз он снял богохульную экранизацию богохульного романа Казандзакиса (этого-то «писаку» на родине от Церкви отлучили). Либо Скорсезе действовал вполне себе осмысленно, и фильм получился «таким, каким получился» не просто так. Кто бы как не думал, язык кино указывает именно на второе (да не указывает, а просто кричит!). Более того, язык этот настолько чудесен и богат, что вышеописанные кощунства превратились бы в глубокие и даже ортодоксальные религиозные размышления, умей церковники их читать. Эта статья не несет задачи кого-то переубедить относительно взглядов на кино Скорсезе, это только попытка посмотреть на «Последнее искушение Христа», как на сочетание знаков, приведенных режиссером-католиком не с бухты-барахты.

Как должно выглядеть Христу? Да неясно.

В свое время вопрос об облике Спасителя вызвал немало споров. Нам доподлинно неизвестно – улыбался ли Иисус! А что касается лица, конституции тела, черт характера, то здесь вообще – одни значки «?». За две тысячи лет появились многочисленные трактовки этих вопросов: в различных текстах (как признанных Церковью, так и в апокрифах), в работах иконописцев всех конфессий, в мастерски выполненных шедеврах мировой живописи. А теперь еще и в кино. С последним дело обстоит особенно проблематично, ведь Христос не может быть застывшей статуэткой, потому что сам язык этого искусства подразумевает движение. И выдержать испытание на «ожившего Иисуса» нелегко самым продвинутым режиссерам.

Складывается ощущение, что в Церкви есть особый киноцензор, в функционал которого входит просмотр всех религиозных и псевдорелигиозных картин, соотнесение их со Священным писанием и, как правило, наложение на всю эту чернь вета. Его мнение (невидимого киноведа) играет настолько существенную роль, что может решить судьбу фильма: будь то вопросы проката, кассовых сборов или дальнейшей профессиональной деятельности его создателей. «Последнее искушение Христа» проверку не прошел (не мудрено), «Код да Винчи» также облажался по всем пунктам (еще и с художественной точки зрения), а вот «Страсти Христовы» Мэла Гибсона получили зеленый свет от самого Папы Римского. Кто внимательно смотрел, как за два с лишним часа тело Мессии превращается в кусок мяса, вероятно, представляя учащимся мед. вузов новые сведения о галлонах крови в теле, тот должен понимать – вопрос церковного одобрения решается по меньшей мере странно.

Христос уязвим и потом – Бог! На этой парадоксальной черте и строится у Скорсезе образ Спасителя.

Среди других персонажей он самый слабый, неуверенный в себе, зачастую, откровенный трус. А самый сильный герой фильма (да и вообще Герой), образец мужества и, как ни дико, чести – это Иуда, способный на мощный человеческий поступок. Иисус на такой поступок не способен, однако он идет во главе своих учеников, ему верят и его превозносят. Разгадка этого причудливого решения, кажется, в том, что уязвимость – черта по праву интимная и божественная. Становясь слабым, Христос в равной мере открывается божьему гневу и благодати. В этом состоянии (мистическом и не поддающимся рефлексии) он слышит голоса и, им повинуясь, ведет за собой людей. Как сильная личность он – ноль, как Сын Божий – царь.

Рассуждать об экстазе как таковом не очень честно. Эта прерогатива мистиков, поэтов или пророков. Не являясь ни одним из вышеперечисленных, любой автор становится некомпетентным и бездоказательным. Зато использование экстаза в качестве художественного приема вполне понятно у Скорсезе. Экстаз – это зримое (что очень важно!) состояние, в котором Христос сочетает три своих главных сущности: Отца, Сына и Святого Духа.

«А если бы Он ничего не выполнил? Если бы избежал креста, завел семью и продолжил свой род?» - такими вопросами задаются Скорсезе и Казандзакис, включая во всем известную историю неканонический эпизод (вызвавший скандал в церковном мире), в котором Иисус стал хорошим семьянином и окончил свой путь, как и положено смертному человеку – на кровати с рыдающими родственниками.

На экране ответ выглядит просто омерзительно: Христос становится некрасивым!

Он стареет: волосы и брови седеют, появляются морщины, свет в глазах меркнет. Весь фильм персонаж, изумительно сыгранный Уиллемом Дефо, внешне прекрасен: к нему то и дело кто-то прикасается, его желает проститутка Мария Магдалина (и это после целого дня совокуплений с кем попало!). И в крови, и с крестом на плечах Мессия у Скорсезе остается сексуальным, что подчеркивается светом, мизансценами, одеянием, где у него постоянно распахнута грудь. А теперь представим, как некогда совершенная плоть дряхлеет. С теми же словами на устах, с никуда не девшимися откровениями Христос перестает быть Спасителем (превращается в пенсионера). Таким образом, сексуальность и физическая красота такие же важные для режиссера качества Бога, как и Его мудрости или жизненный путь.

Об этой особенности «невозможности старения», как о мифе, замечательно написал еще философ Ролан Барт в эссе «Лицо Греты Гарбо». Применительно к известной актрисе он замечает: «Сколь многие актрисы соглашались показывать публике смущающее зрелище того, как их красота становилась все старше, - она же на это не пошла; чистая сущность не должна ронять себя, ее лик должен быть навеки воплощен в его безупречном совершенстве, совершенстве скорее интеллектуального, чем пластического порядка». Этот же принцип действует и по отношению к облику Христа. Здесь и кроется самое большое заблуждение о картине Скорсезе. Включая в фильм эпизод о вымышленной семье Спасителя, режиссер вовсе не говорит: «друзья, так оно и было!». Ровным счетом наоборот – он говорит: «Да посмотрите, этого просто не могло быть!».

Проблематика языка кино состоит в том, что язык этот не терпит никаких отрицаний; частица «НЕ» вообще запрещена к письму при подготовке сценария.

И чтобы показать, как чего-то не могло произойти, есть хороший вариант: показать всю нелепицу ситуации, если бы оно все-таки произошло. Как раз так и делает Скорсезе, и этого, видимо, не поняли церковники, назвав фильм еретическим. Конечно, что называется «по факту» Мартин Скорсезе допускает богохульную трактовку сюжета, но делает это для того, чтобы говорить на единственно для себя возможном как для режиссера языке. Ответ на тот самый пресловутый вопрос: «Почему картина является ересью с точки зрения Церкви?» представляется куда более запутанным и многосложным, как может показаться в начале. Не такой уж и наивный вопрос. Вовсе не наивный.

Эхо сопровождавших выход фильма скандалов заставляет дивиться тому, как ортодоксален был мир лишь 30 лет назад. Содержательно лента мутновата, чему способствуют отличия от канона, а еще редкое умение Уиллема Дефо оставлять зрителя в недоумении относительно мотивации его героев.

После просмотра фильма остается достаточно странное послевкусие. Похоже Скорсезе пытался, но так и не смог получить некий баланс между экранизацией сложного и спорного текста Казанцакиса и попыткой не пуститься в совсем уж откровенное богохульство.

В итоге зритель видит достаточно растянутое и странное кино. От оригинального романа фактически остались только часть завязки и финал, периодический закадровый голос так и не смог внятно объяснить причины и побуждения поступков экранного Христа.

Дефо явно теряется в сложной и противоречивой роли, переходя от яростного проповедника к запутавшемуся в мистических голосах плотнику и обратно. Кастинг вообще очень спорный. Неплох как раз Кейтель в роли Иуды, большая часть остальных персонажей прописана слабо, особенно это заметно на примере апостолов. Люди, которые должны повести за собой тысячи последователей и построить христианскую церковь выглядят серой и смутной массовкой, не проявляющей никаких задатков харизмы и будущего великого призвания. Про неуместную роль Боуи-Пилата и говорить не приходится — все и так видно.

Картинка то статично демонстрирует искаженно-исхудалые дикие лица иудеев, видимо апеллируя к «Евангелию от Матфея» Пазолини, то срывается в быстрый ритм чуть ли не блокбастера, когда Иисус идет с учениками сотворять очередное чудо или громить менял в Храме. Диалоги разбиваются на обычные простонародные разговоры и чередование евангельских цитат и притч, что выглядит не всегда к месту.

Музыкальная часть заслуживает отдельного разговора — заунывные арабские напевы, кстати тоже похожие на звуки фильма Пазолини вдруг сменяются электронным синтезатором восьмидесятых, более уместным в каком-нибудь «шедевре» раннего Залмана Кинга.

С одной стороны Искушение не оправдывает, конечно, своего «богохульного» флера, скажем тот же Мел Гибсон в своем стремлении к псевдореализму наворотил в Страстях гораздо более возмутительных вещей, с другой и обычно яркого, самобытно-авторского скорсезевского кино не получается, что обидно при наличии таких актеров и истории.

В итоге получился крепкий середнячок, вполне достойный к просмотру, но не более.

Худшего фильма я в жизни не видела. ЕРЕСЬ полная. Скорсезе так же далёк от духовности и от христианской веры, как ехать на велосипеде на планету Нептун. Скорсезе умудрился, так гадко снять фильм, так исковеркать исторические факты, полить грязью христианскую веру - что отвечать он за это будет не по детски.
Не понимаю - зачем он этот фильм снял? Жыды ему что ли заказали? Снимал бы свои америкосовские киношки, куда он лезет? Бог ему судья. А мне кажется - за такой фильм в аду гореть он будет.

Провокационно. Талантливо.Религия - это прежде всего философия.Философия - это всегда осознанный выбор. Принимать ли на веру уже устоявшиеся представления. Или прочувствовать, оспорить, подвергнуть сомнению...и все же принять. Иисус, принявший любовь земной женщины. Иуда,ставший защитником некогда пропоганлируемых Иисусом иделалов. Филь был запрещен к показу провославной церковью.
Уилльем Дэфо.Великолепный Дэфо в роли Христа, ,один из немногоих физически интересных для меня мужчин в кино.
Кейтель - Иуда. Дэвид Боуи-Пилат.разве нужно еще что-то говорить?