Фильм

Попутчик

Студент Джим и студентка Грейс (Найтон и Буш) едут под дождем через пустыню и видят посреди дороги фигуру в плаще (Бин). Джим хочет поступить по-христиански, но Грейс, очевидно, знакомая с кинематографом 80-х, говорит: «Ты больной, да?» — и Джим послушно жмет на газ. На ближайшей заправке человек материализуется снова — усталая улыбка, обручальное кольцо, машина сломалась, весь промок, тягача ждать до утра. Пока Грейс ходит писать (на свою беду, всю первую треть фильма она писает довольно часто), Джим снова включает доброго самаритянина и соглашается подбросить незнакомца, назвавшегося Джоном Райдером, до ближайшего жилья.

Оригинальный «Попутчик» с Рутгером Хауэром был замечательным в своей противоестественности гибридом фильма ужасов с романом воспитания; убийца на вопрос «Зачем ты это делаешь?» отвечал: «Ты парень умный, разберешься сам» — и вообще выглядел не столько маньяком, сколько дзенским наставником, для наглядности взявшимся за нож. Низовой триллер про расчленение и аллегория, простите, человеческой души, запнувшейся между светом и тьмой, в картине 1986 года сливались в таком тесном гомоэротическом объятии, что, в общем, можно понять киноведа Эберта, вкатившего фильму ноль по пятибалльной шкале — за нравственную амбивалентность и назвавшего его создателей больными людьми (в принципе, он не сильно ошибся: когда в 2000-м сценариста Эрика Реда судили за двойное убийство с помощью внедорожника, ему очень пригодилась справка, что он нездоров). В новом «Попутчике», сделанном продюсером Майклом Беем по схеме, отработанной на «Техасской резне бензопилой» и «Ужасе Амитивилля» (немного денег, много мяса, режиссер-клипмейкер), амбивалентностью не пахнет. Зрительские предпочтения тут определяются еще до того, как авторы разворачивают феминистскую линию (героем сделана девушка, а реплики Дженнифер Джейсон Ли из оригинала отданы бойфренду) или успевают блеснуть иными нововведениями. Одного крупного плана артиста Найтона, с блаженной физиономией уписывающего хот-дог, или девицы Буш, которая хочет писать, оказывается достаточно — к выдвигающемуся сквозь дождь Шону Бину (который с учетом обстоятельств держится прямо молодцом) бросаешься как к родному: режь их, миленький, режь, нет больше сил. Соответственно, ответ на вопрос «Зачем?» перестает быть экзистенциальной загадкой и становится чем-то в духе известного выступления прозаика Битова на товарищеском суде: «Захожу в «Континенталь». Стоит Андрей Вознесенский. А теперь ответьте, мог ли я не дать ему по физиономии?!» Ни один больной на голову режиссер 80-х не додумался бы до такой наивной апологетики сатанизма.