Фильм

Отец и сын

Кино, на которое не хватит сердца, даже большого. А уж слов тем более никаких не хватит. Не потому что надо много сказать, а потому что надо сказать о несказанном.

В этом фильме не совсем люди. Но и не совсем то, что называется идеальные грезы автора, заданные убеждением и верой формулы Отца и Сына. И не только персонажи сна (со сном кино часто сравнивают – что и верно, и неверно, по-моему). Перед нами души, лишенные одежд, мускулов, тел, всего, что их прячет. Герои-рентгеновские снимки. Покровы платьев и плоти просто не замечаются, когда светит распахнутость глаз и звучит, появляясь словно из воздуха, восторженный шепот. Как вообще можно вообразить, что так смотрят и говорят люди, не понимаю?... И еще больше не понимаю, как снять, показать такое. Чтобы точнее определить героев, возьму у Василия Розанова слов немножко. «Дрожит, как луч Божий, человеческая душа». «Шелест крыл в душе. Летящих крыл». Дрожь, полет, шелест, крылатость, лучистость душ - вот ощущение от сокуровских образов.

Многих шокирует первая сцена фильма. Эротизмом своим, запретностью слишком тесных мужских объятий. Шок, да. Но он в другом. Тут души в обнимку дрожат, любовь к любви прижимается, не тела – сердца сливаются в одно целое, так крепко, что даже врозь уже не утратят единства. Такое, кажется, невозможно показать и увидеть. Написать разве что, как Розанов вот тут: «Только такая любовь к человеку есть настоящая, не преуменьшенная против существа любви и ее задачи, - где любящий совершенно не отделяет себя в мысли и не разделяется как бы в самой крови и нервах от любимого». Но чудо в том, что это не написано, а видно у Сокурова, показано им зримо до слез! Причем он усложнил себе задачу. Выбрал максимально непохожих актеров на роли сына и отца, словно Алеша – сын не по крови, словно кровные узы - неглавное. А главное – нераздельность в мыслях, крови, нервах… Неделимость. Странный вывод из истории, чья суть – подготовка к расставанию, необходимость, закономерность и жертва разлучения сына с отцом? Отец - сыну: «Сам, сам, сам. Справляйся сам».

Вот только разлучение разлучению рознь. Саша, друг Алексея, просит его: «Возьмите меня к себе, я ж хороший». Алексей: «Не грусти, Сань, ты рядом, мы вместе». Саня задумчиво смотрит на него и говорит, одиночеством своим говорит: «Вместе, только рядом». Странная фраза? Но точная! Ведь вместе ж можно по-разному быть. Некоторые живут вместе - рядом. А некоторые, как в приведенной выше цитате, вместе – не разделяясь. Не рядом (близко, вблизи, около), а внутри. Первая сцена фильма как раз демонстрирует это – взаимопроникновение душ.

Получается, фильм о вечном и неизбежном расставании отца и сына – на самом деле фильм об их вечной встрече, в весне и зиме, в яви и сне, в памяти о прошлом и предчувствиях будущего, в женщине (матери/любимой) и Боге, в небе и на земле, в жизни и смерти. Потому что истинная любовь – неразлучение в разлуке, непотеря в потере, и бывшей она не бывает. Как про отца сказать «был» или про мать – «была»? Есть что-то в этом противоестественное, дурное. И тот юноша в фильме, у которого нет отца, он его ищет, словно тот есть, а не был…

И вроде бы финал печалит. Отец во сне и в зиме. И он сообщает сыну: «тебя здесь нет» так, словно б говорит «меня уже нет». Пророческое видение. И в то же время явь. Потому что так обязательно будет. Отец уйдет. Первый. Один. Оставив сына. И оставив ему целый мир. Но слитность душ не исчезнет. Продолжится.

Сокуров обладает удивительной способность смягчать, умягчать, ласкать, нежить. Красками, светом, улыбками, тихим шепотом, шелестом крыл души. И даже болью! «Если человек, то болит всю жизнь» (слова отца в фильме). У Сокурова болит в каждом фильме, в каждом кадре. Только чувствуется и переживается эта боль странно нежно, как в прозрении святой Кунигунды: «Боль – истинное слово, боль – доброе слово, боль – милосердное слово». И когда сын, луча глазами, произносит христианскую максиму: «Любовь Отца — распинающая. Любовь Сына — распинаемая», мы чувствуем в этих словах не трагедию вовсе, не страх, страдание, разлучение, а любовь (а боящийся, как сказано в Библии, несовершенен в любви).

И еще немножко из Розанова, своих слов, честно, не хватает на это кино. «Что выше, любовь или истории любви? Ах, все «истории любви» все-таки не стоят кусочка «сейчас любви»». Сокуров, мне кажется, никогда не смог бы снять историю любви. Но он умеет давать «сейчас любовь». Без выдумки, без эффекта устремленности от начала к концу, без зависимости от фабулы. Его герои-души словно вне времени и причин, погружены в вечную жизнь, в область Божьей благодати (вот откуда, наверное, эффект сна), и абсолютно все их действия (даже неловкие) и слова (даже невысказанные) – выражения, проявления любви. Любви, которая сейчас – вечно.

Было утро. Масляно-желтый солнечный свет, напоенный пьянительной сладостью росы, что сверкала мелкими бриллиантовыми осколками на изумрудных пальцах травы, разлился лимонным соком по просыпающимся улицам, скверам, площадям города у моря, и неизбежно проник в комнату на чердаке, где кружились в медленном танце объятий двое мужчин, Отец и Сын. И вслед за солнцем очнулся от спячки лёгкий шелковый морской бриз, поспешивший на бульвары, подслушать перешептывания деревьев, ласковый шелест листвы, бойкое сплетничанье канареек и интимные диалоги воркующих голубей. Но и ветер по зову солнечных бликов заглянул в этот уютный мир Отца и Сына, для которых не было иного мира вокруг, кроме этой тесной комнаты. Непритаенная и неприкаянная интимность прикосновений руки к руке друг друга, нежный аромат кожи, смешивающийся с солёным привкусом пота и морского бриза. Это больше чем любовь. Так не бывает никогда. Неразьясненное и необъяснимое ощущение тотального сродства, единения душ, тел. Одно целое — Отец и Сын.

Александр Сокуров — бесспорный поэт Смерти и Небытия. Жизнь как сущее, существительное, как суть и сумма всего человеческого его не интересовала ни в трилогии о диктаторах, состоящей из фильмов «Молох», «Телец» и «Солнце», ни в «Фаусте», ни в картине «Мать и сын», где режиссёр болезненно, надрывно показал свой, весьма мрачный взгляд на отношения детей и родителей. Своей танатостичностью и зловеще-медитативной созерцательностью киноязыка Сокуров и вовсе к финалу переместил камерное драматургическое действо фильма «Мать и сын» в царство мёртвых, где лишь там родные будут счастливы и умиротворенны.

Тем удивительнее является то, что фильм-продолжение, «Отец и сын» 2003 года, напрочь лишен тьмы — что внешней, что внутренней. Каждый кадр фильма, перфекционистски доведённый оператором Александром Буровым до импрессионистской лепки, до диктатуры цветовой гаммы, отливающей тяжёлым оловом символизма, где бежевый суть всеобщего умиротворения (и оно царит в фильме), а жёлтый — колер Бога, дыхание которого ощущает каждый персонаж фильма, полон света, такого света, что он слепит и пленит, как и пленит эта манящая условность происходящего. Где? Когда? Не важно.

Будто специально отторгнув прежние довлеющие в творчестве темы умирания, сгнивания, распада и разрухи, Сокуров в «Отце и сыне» творит совершенную по форме поэзию киноязыка, формирует не привычную для себя диалектику Жизни, соскабливая до кости реальность, которой режиссёр болел всегда, но лишь в «Отце и сыне» на время ей выболел. Режиссёр с очевидным наслаждением любуется телами своих героев — переливами мускул, шелковыми переливами кожи, естественными поворотами головы, взмахом рук, изгибами ног — чтобы подчеркнуть, что картина замкнута в пределах Жизни, эдакого Рая на Земле. Оттого такой культ плоти, тела — здорового, живого, настоящего. Культ, ставший религией.

По-прежнему для Сокурова характерен синкретизм; в этой картине, где внятный сюжет растворен в экзистенциальном томлении, в коматозном, сомнамбулическом овеществлении, отчётливо слышны отзвуки как христианства, так и буддизма. Отец и Сын, имена которым не нужны и для них они не важны — Бог ли это Отец, готовящий своего Сына к большой жизни, или это некие воплощения всех отцов и сыновей. Учитывая увлеченность режиссёра как японской, так и немецкой философией, Бытие и Небытие не противоречит друг другу, но взаимодополняет, взаимосовершенствует. Отец готовится уйти в Небытие, исчезнуть в тумане вечных ночей, ожидая вечного же своего возвращения, при этом вселенную фильма можно конкретиризировать как Бытие небытия, населённое живыми, но лишь в случае фильма «Отец и Сын». Да и сама Природа в этой ленте дышит полной грудью; Сокуров при этом очевидно связывает природу человека, его плотское, с природой вокруг, насыщая фильм кадрами синего неба, дальнего моря… Режиссёр словно сподвигает зрителей к началу своего возрождения или даже перерождения, кои испытывают Отец и Сын в картине, о которых известно совсем мало.

Была когда-то в жизни этих мужчин Мать, но умерла. Возможно, этой Матерью и была героиня фильма «Мать и сын». Когда-то Отец был на войне, перевидал немало смертей, но не очерствел душой, не озлобился. Но всё-таки он долгое время Сына своего, плоть свою, не знал, как и Сын Отца. Очевидна полемика Сокурова в отношении «Возвращения» Звягинцева с её лейтмотивом притчи о блудном сыне, звучащей и тут, но в обратном контексте. Если в киносказе Звягинцева Отец пытался понять своих сыновей, пройдя через истовые духовные и телесные муки, то в кинопоэме Сокурова Отец знает своего Сына настолько, несколько это вообще возможно. И это высшее Знание. Оно столь же неизбывно и бесконечно, как лазоревый горизонт, ложащийся бликами на лица Отца и Сына, как та неиссякаемая любовь, которая прощает все и искупляет все. И без этой любви Отца и Сына нет ничего в этом мире значимого. Это молитва, сон, прострация. Как Отче Наш, как Евангелие от Сокурова — запретное и прекрасное.

«Отец и сын»… Любовь и сказка
В кино Сокурова слились:
Здесь вечна жизнь, сурова ласка,
Эпохи разные сошлись,
Как будто бы исчезло время.
Не зная лет бегущих бремя,
Остались лишь отец и сын.
Никто из них прожить один
Уже не смог бы в мире этом…
В плену душевной пустоты
Ушедшей матери черты,
Что согревали нежным светом,
Отец узрел в ребёнке вдруг,
Стал сыну самый лучший друг.

Где рай земной?.. Не там, где солнце
В лазури неба круглый год
И ветер ласковый в оконце
Прибою моря гимн поёт.
Не там, где гор седых вершины,
Где пляжи, пальмы, апельсины
И не бывает злой зимы…
Нет, не найдём там рая мы!
Заглянем лучше в ту квартиру,
Где сын с отцом вдвоём живут:
Там есть любовь, покой, уют,
Их удивительному миру
Нам стоит должное отдать
И раем на Земле назвать.

Их странный мир красив и нежен,
Каким мог стать он лишь в кино.
Но и финал был неизбежен:
Судьбою всё предрешено.
И как ни грустно расставаться,
Но подошла пора прощаться
И сыну со своим отцом,
Оставить милый отчий дом
И создавать семью другую,
Свой дом построить, наконец…
Но не забыть, что есть отец –
Он не скрывает: «Я тоскую!..
И новой встречи с сыном жду!..
Когда один, я как в аду…»

Пускай любовь «Отца и сына»
Нам всем покажется сперва
Банальной сказкой, но картина
(Неважно, что твердит молва!)
Достойна просто восхищенья,
Призов, наград и восхваленья!..
Пусть это фильм-мираж-мечта,
Но в нём секрет и красота
Тех отношений идеальных,
К которым лишь стремимся мы
Средь непроглядной вечной тьмы
Сомнений, ссор, обид реальных.
Сокуров всем нам показал,
Каким быть должен идеал.