Несколько камерная мистика 80-х, предварявшая нашествие «вторых реальностей» уже в 90-е, очень сильно отдает советским театром. Хорошим, безусловно, но театром. Работа художника-постановщика и художника по костюмам – то, что делается «школой» – мегасупер и держит качество всего фильма. Мистика – это прикосновение к непознаваемому, но прикосновение прежде всего автора, а уже через него – всех остальные служб. А у автора не получилось. Замах на тончайшую материю – символизм Блока – а удар на копейку, в лучшем случае детский ужастик. Но если бы он делался как детский ужастик, было бы хорошо. А так – проблема же не в операторе, который знает, как снимать, но не чувствует, поскольку ощущение мистики в него не проникло (проверьте, как надо, потом у Линча). Режиссер – тот, кто должен контролировать состояния, зрителя в первую очередь, а для этого нужно самому испытывать эти состояния. Не получается у режиссера уйти в сдвиг, значит, и у оператора не получится, и у зрителя соответственно. И не нужно пытаться создать «другую» реальность. В 80-е еще совсем рядом было знание: мистика – она ведь повсюду. Максимально обычная, выпуклая, немного даже замедленно нарочитая. Но к ней нужно приделать дверь. Вот этой двери в фильме нет.
Образы недостаточно функциональны, не насыщены энергией: Платон Андреич ничего в кадре не творит (как творец), «живые» манекены не пугают (как нечистая сила), джокер – просто карта, серая машина – просто машина, а не символ мутной злой силы и так далее. Жалко, много хороших заготовок – от Грина, от сценариста, от художников фильма. Но не от режиссера, к сожалению. Попытка главного героя вдохнуть жизнь в мертвую материю – значит действовать на пределе возможностей. Эта интенсивность персонажа должна была покориться режиссеру, но не покорилась. Нет сплава способа, цели и самой формы. А такой сюжет был бы этого достоин.
Кондовый Авилов не производит впечатление окунувшегося в потусторонний мир. Его персонаж мог бы быть, скажем, другом главного героя, основателем какого-нибудь спиритического кружка, который главный герой посещает (в те годы всяких эзотерических и мистических объединений среди интеллигенции были десятки, тем более в Петербурге). Яркая внешность, грубый, уверенный в себе, готов декламировать свою позицию – вряд ли такой человек может позволить своему сознанию усомниться в окружающей его реальности. Вот, например, директор кладбища внутренне вполне готов к любым потусторонним явлениям, а наш г-н оформитель… не верю… Это все равно, что ямщика какого-нибудь забросить к нечистой силе, как Балду. Даже философ Хома Брут был более внутренне тонок для таких отношений, несмотря на всю свою глупость и необразованность. Хотя там Куравлеву пришлось в основном только дико бояться. А здесь даже страх героя неглубок и несерьезен, не говоря уже о чем-нибудь другом.
Музыка Курехина – часть настоящего искусства, держит весь фильм на плаву (вместе с художественно-постановочной частью). Не знаю, писал ли он специально для фильма, но если так, то одним этим фактом можно было бы оправдать бездарность режиссера, не сумевшего сложить элементы картины в хоть какой-нибудь мощный посыл.
Игра в символизм вместо настоящего символизма, при котором жизнь переходит в произведения и возвращается обратно, была знаком окончательной деградации дореволюционной интеллигенции. Думаю, те же процессы могли бы начаться и в советской интеллигенции 80 лет спустя – но советской не дали на это время. Эпохи и явления не должны повторяться, по крайней мере, так скоро, по меркам истории. Капитализм дал мощного пинка начинающему декадансу, и конец 20 века прошел без рефлексии готовых на эту рефлексию слоев. Эпохе не дали художественно осыпаться – ее просто форматнули, как это принято в новом времени для компьютерных программ. К нам в Россию пришел Запад, и большая часть населения двинула вслед за Линчем. А куда ей было двигать, не за Мамлеевым же.
Жалко только Козакова. Единственно вменяемого человека, и человека вообще. Как он шел на прямых ногах после проигрыша! Все остальные – говорящие головы, которым прямо по ходу действия приходится обсуждать какую-то не очень внятную идею фильма.
Тема манекенов, живых кукол будет волновать человека всегда. В том случае, если человек способен поделиться с представителем потусторонней силы частью своей энергии и сделать его своим союзником. Материальный носитель энергии уже не так важен – будь то кукла из дерева или просто эфемерный призрак. Если тема будет волновать зрителя – значит союзники из потустороннего мира где-то рядом.
Зачем, когда все можно предсказать? Появление скелета в шкафу (буквально), оживающих манекенов, машины «смерти» в конце… Зачем нужны 10 минут в эпизоде на кладбище, если мы заранее знаем, что – по мысли режиссера – там нас ждет? Даже в игре в карты нетрудно догадаться, кто выиграет, потому что мы точно знаем, кто должен разбогатеть (выбор не велик). Нетрудно вспомнить, как совсем недавно Платон Андреич вопрошал: «А если бы я был богатым?» Не берите, как советовал Шерлок Холмс доктору Ватсону, первый кэб. И второй не берите. Художественные решения не могут быть ни первым, ни вторым кэбом. Нужно не просто думать, нужно чувствовать, когда попадаешь в засаду банальщины. Эта засада – пострашнее оживших манекенов.
Фильм отображает разные периоды в жизни героя. Если эти периоды по сюжету сильно отличаются друг от друга, это различие нужно воплотить: в атмосфере, в настроениях героя, в событиях, в мыслях и так далее. Герой должен реагировать на период обязательно внутренне, а не просто переодеваться из хорошего костюма в плохой и наоборот. Наглость и напористость может сменяться смирением, динамика событий, активное окружение, «блеск» гостиных – на сцены с одиноким пространством, природу, разрушенные здания и т.п. Не обязательно так, но в этом направлении обязательно нужно что-то искать, если в смене «эпох» героя – ключи к пониманию идеи фильма.
Решила пересмотреть фильм, подававшийся когда-то под соусом "первого отечественного фильма ужасов". Видимо, старина "Вий" не в счет (и очень даже зря!).
Завязка, местами напоминающая сказки Гофмана, при хорошем сценарии и режиссуре должна была бы составить основу для недурного мистического фильма (ужасы здесь, все-таки, не причем). Но, чего нет, того нет. Есть Авилов и Козаков, и ничего боле.