Фильм

Братство

Афганский измор

1988 год. Советские войска собираются покидать Афганистан. 108-й мотострелковой дивизии предстоит пересечь перевал Саланг, кишащий кишлаками и отчаянными моджахедами. С самым главным из них, Хошемом, пытаются договориться находчивые разведчики (Кирилл Пирогов и Федор Лавров). Однако с каждым часом обстановка накаляется, в тылу врага появляются новые военнопленные, как снег на голову обрушиваются засады (в одну из них попадает эпизодический Александр Кузнецов), а журналист-хроникер, следующий за служащими по пятам, просит кинематографично дергать за ручку двери в бараке, куда, конечно, ведет подлая растяжка. Война почти закончена, но жить от этого не легче.

«Братство» Павла Семеновича Лунгина, как известно, обвиняют в дегероизации образа советского военнослужащего, в частности афганского ветерана. В общем-то оговаривают за все те умыслы, что предваряют любое кино, даже не хорошее или плохое, а просто любое художественное произведение, где есть живые люди с положительными и отрицательными чертами. «Братство» же не располагает вообще никакими поползновениями на политическую или гражданскую инаковость. Это по-хорошему ностальгическая двухчасовая зарисовка (в которой, разумеется, не может быть ностальгии) о вещах малозначительных, как покупка подержанного приемника Panasonic на афганском рынке или трапеза советских разведчиков самым вкусным виноградом в Афганистане. Весь этот детальный ситец, застигнутый неуемной гринграссовской камерой, не дает даже промелькнуть мысли о подрывной режиссерской задаче.

С каждым фильмом после своего первого «Такси-блюза» Лунгин набирал в образно-метафорическом весе. Нельзя сказать, что это комплимент, наоборот, настораживающая констатация факта. Небесная легкость дебюта двадцать лет отдавала последние издыхания, немного в «Острове», немного в «Царе», имперская хватка большого кино была крепка. Затем последовала неуклюже-громоздкая «Дама Пик», в которой режиссер попробовал пересобрать свой авторский стиль и отойти от важных суконных откровений куда‑то в свой привычный мир девяностых с томиком Пушкина в руке. Вышло оглушительно плохо.

Тем интереснее, что «Братство» не выглядит возрастной попыткой поговорить о вечном со своей колокольни постметанедомодерна, не цедит истины через неустойчивые зубы и не фальшивит. Если закрыть глаза на некоторые детали (о них см. ниже), то сделано свежо, незаезженно, со знанием дела. Обаяние фильма проявляется еле заметными пленочными артефактами «Кодака» на экране и прячется где‑то между перевернувшимся грузовиком с мукой, по-копполовски трансцендентно застилающей кадр и по-мендесовски абсурдистски разбросанными по военной дороге манекенами. Фильм постоянно метит в тему иллюзорности войны в духе «Морпехов» Мендеса, но чаще все же промахивается.

Фильм пусть и является неким режиссерским обнулением, но изобразительный груз так никуда и не делся: Лунгину не достает чувства меры в эстетических категориях. Позднемихалковский кораблик, который русский военнопленный подарит афганскому мальчику, в кадре соседствует с надрывным голосом Егора Летова. Иной постановщик обойдет, не оцарапает хрупкое нутро с виду жилистой картины пронзительно мощным летовским вокалом и мантрическим посылом. К примеру, Борис Хлебников, убравший «Долгую счастливую жизнь» с титров и элегантно оставивший только в названии. Лунгин, желая сделать фильм громче и объемнее, почему‑то работает по принципу «танки грязи не боятся» и идет во все тяжкие, показывая вдруг совсем неаккуратные расписные факи всем любовно вытекающим из фильма интеллигентским референсам, от тех же «Морпехов» до «Ноги» Никиты Тягунова и даже фильмов Нури Бильге Джейлана.

С другой стороны, избыточность не откровение для творчества Лунгина. В «Линии жизни» с Венсаном Пересом и Арменом Джигарханяном (уже немного избыточно, да?) песня «La vie en rose» в разных смыслообразующих вариациях звучала по кругу из уст разных героев, а Александр Балуев с большими крыльями за спиной обязательно должен был тянуть пистолет себе в рот. В таком случае интересно, почему «Братство» не состоит целиком из вопиюще жирных акцентов времени и характеров. Заслуга ли это самого Лунгина или его сына Александра Лунгина, который писал с ним вместе сценарий и работал над переосмыслением «Дамы Пик» и сам снимает фильмы? Кто кого бил по рукам? И бил ли вообще? Учитывая, что некоторые сюжетные линии просто обрываются, а персонаж журналиста исчезает в небытии, осмелимся выдвинуть предположение, что какая‑то возня около клавиатуры все-таки велась.

Можно поругаться и на рваность повествования, и на странную, но очень классную, хоть и не слишком зрительскую структуру с осеняющими вкраплениями чистого арта (побег героя Евгения Сангаджиева в рапиде). Можно посетовать на не слишком генеральскую смелость, если ждать от фильма этапного высказывания об Афгане, или рассердиться на редкие батальные сцены, и те предательски лишенные всякого саспенса. Но это неважно.

Когда пожилой человек вещает сентиментальности о жизни на плацу или в штабе, все равно же решительно невозможно оторваться, потому что главное не как и что, а с какой стремительной жаждой диалога звучат фразы. Это чувство направляет и «Братство», и, в его случае, фразы монтажные. Все-таки в современном российском батальном кино вы больше не разыщете картины, где четыре мужика трясутся в ветхом автотранспорте и планируют поход в кинотеатр «Художественный» и ресторан «Прага», которые сегодня, как и война в Афганистане и телевизионные антенны в кишлаках, давно утратили свое первоначальное значение. Как и пленочное художественное кино, чего уж там. А здесь оно у Павла Семеновича еще (или уже) теплится, будто заново научилось дышать.