Фильм

Блаженство

Невероятный девяностнический хоррор-трип

Одна из самых сильных вещей на свете — это искусство. Искусство — это сублимированный сгусток жизни, дарящий опыт, который каждый может примерить на себе. Искусство — это история, и если она увлекает, мы следуем за рассказчиком в сад расходящихся тропок, не зная, куда они выведут нас. Искусство — это катарсис, очищение и перерождение, после которого чувствуешь себя немного другим.

«Кто-то сказал: «Почему люди ходят в кино? Потому что в жизни смысла нет, а в кино есть...». Это правда. Жизнь (по крайней мере, на короткой дистанции) не дает смысла, а кино (за полтора-два часа) дает. Однако искусство это не только радость, но также мука и боль — особенно для творца. Почитайте хотя бы дневники или интервью с Андреем Арсеньевичем Тарковским, в которых он не только рефлексирует по поводу собственных картин, но и на чем свет стоит кроет фильмы именитых коллег. В этом нет ничего удивительного. Я много раз бывал на студенческих театральных лабораториях и фестивалях — и такой концентрации ненависти, как там, я больше не видел нигде. У молодежи (особенно неопытной, не умеющей, но очень хотящей заниматься настоящим искусством) много энтузиазма, но абсолютно нет толерантности — каждый готов порвать за свои (как он считает, самые верные и правильные) представления об искусстве. Просто в профессиональной среде об этом не принято высказываться и говорить вслух. Тем не менее не секрет, что артисты очень зависимые (от предложений, ролей, сиюминутной славы) люди, а режиссеры — законченные эгоцентрики. Настоящий режиссер не будет заниматься ничем, кроме режиссуры, даже если обречен на голод. Не верьте красивым басням в интервью голливудских звезд о том, как они беззаботно проводили время на съемках. Если это не халтура, то за любой большой вещью стоят боль, испытания, невероятный труд, а также режиссерская воля и (граничащая с безумием) уверенность в правильности того, что ты делаешь. Ярчайший пример — съемки «Апокалипсиса сегодня» Ф.Ф.Копполы.

Настоящий художник — это вечно неудовлетворенный демиург, творец, адреналиновый наркоман, совсем как героиня «Блаженства» Дейзи (Дора Мэдисон), которая никак не может закончить картину, за которую ей уже заплатили гонорар. В поисках вдохновения она в машине с откидным верхом едет по вечернему Лос-Анджелесу к своему драгдилеру Эдриану (Грэм Скиппер), у которого пробует новый убойный наркотик под названием Diablo (от него ее быстро уносит) и встречает подругу Кортни (Тру Коллинз) с ее парнем Ронни (Рис Уэйкфилд) — с ними у нее случается групповой секс. Поскольку эта парочка похожа на персонажей «Выживут только любовники», у Дейзи вскоре проснется жажда крови, а заодно потребность рисовать. Она рисует, рисует, рисует, рисует, пребывая в экстазе, но при этом ничего не помнит по утрам. Вскоре она поймет, что Кортни ее на что-то подсадила, — но природа этого вещества до поры до времени останется тайной, пока Дейзи окончательно не слетит с катушек.

Погружение в пучину безумия происходит постепенно, но так же уверенно, как в, скажем, «В пасти безумия» Джона Карпентера. Вообще, отличительная особенность «Блаженства» — это, конечно, его инфернальная эстетика, благодаря которой фильм легко можно принять за какое-нибудь кино из 90-х: все эти кислотные цвета, притемненная атмосфера (действие по большей части происходит ночью), обилие крови — и зло, очень много зла. Сейчас понятно, что это обилие жестокости в американском кинематографе девяностых было продиктовано «абсолютно рвотной реакцией на нормальную протестантскую культуру», а также эсхатологическим страхом не только перед новым веком, но и тысячелетием. Однако тогда это казалось просто нормой кинематографа: особенно для миллениалов, которые росли на «Вороне» и других видеокассетных хитах, в которых с героями, как правило, не могло случиться ничего хорошего.

Режиссер Джо Бегос (миллениал 1987 года рождения) тоже, очевидно, рос на всем этом, поэтому в «Блаженстве» он возвращает подзабытое ощущение ужаса от встречи с чем-то по-настоящему страшным и неведомым — и если у кого-то сейчас не защемит сердце от этого, то ему глубоко безразличен жанровый кинематограф 90-х. Важное отличие «Блаженства» от той же «Бархатной бензопилы», в которой тоже высмеивается лос-анджелесский арт-рынок, — это не постироничная и едкая сатира, а лютый хардкор. Начиная от тяжелой музыки, играющей во вступительных титрах, заканчивая жесточайшим гран-гиньолем в финале. Это кино, не берущее пленных и потому резко выделяющееся на фоне мелкотравчатого и беззубого кинематографа десятых. Все потому, что Бегос в своем фильме смешивает две убийственные вещи, — одержимость искусством и максимально телесный хоррор, совсем как тот же Карпентер в «Сигаретных ожогах» (а посвящение умершей матери в финальных титрах дает повод предположить, что для него это еще и личное высказывание). За полтора часа режиссер проведет нас по всем кругам лос-анджелесского ада (о да!) и без прикрас покажет, как Дейзи доводит себя до состояния исступления, как она паразитирует на окружающих ее людях (тоже свойственная людям искусства вещь) и как она начнет рисовать кровью — разумеется, историю про саму себя. Как уже было сказано выше, искусство это не только созидательная, но и разрушительная штука. Если быть совсем честным: это путешествие на край ночи, сила, которая разрывает тебя на куски. И Бегос предлагает испить эту горькую чашу до дна. Но будьте внимательны, этот трип не для слабонервных — в финале рванет так, что мало не покажется.