Числом четыре далеко не исчерпывается показанное в картине Хржановского многообразие разновидностей индивидуального ада, который у каждого, как известно, свой. Для начала авторы фильма берут даже меньше испытуемых, чем предусмотрено названием: двое мужчин и девушка, случайно оказавшиеся вместе в ночном баре на Малой Бронной, соединяются, как реактивы в пробирке, взахлеб вешая друг другу на уши лапшу о своей выдуманной жизни. Мужчины, естественно, рисуются перед девушкой (Вовченко), но важно не то, насколько они вырастают в ее глазах, но как они убеждают самих себя в возможности альтернативного варианта своей судьбы. Бизнесмен средней руки (Лагута), торгующий НЗ Кантемировской дивизии и тушами 1969 года заготовки, превращается в сотрудника президентской администрации, контролирующего поставки родниковой воды на стол Путина. Настройщик полурваных «блютнеров» (Шнуров), приняв всего 50 «Столичной», становится секретным генетиком, занятым на производстве человеческих клонов, которое, оказывается, давно поставлено на поток. Таким экзотическим случайным знакомым девушка не может признаться, что она на самом деле торгует своим телом, а вовсе не чудесным японским прибором «Чао Ван», поднимающим настроение и работоспособность. Заморочив друг друга, но, кажется, не поверив ни одному услышанному слову, все трое поднимают тост — «чтобы каждый соответствовал своему месту на земле», хотя непохоже, что кто-то из них ощущает внутри себя это соответствие. Имеющаяся жизнь никого в глубине души не устраивает: в условиях минимальной (пусть даже условной, игровой) свободы выбора человек стремится быть кем угодно, лишь бы не самим собой.
После эксперимента в баре, очищенного от необходимости принимать в расчет реальные обстоятельства жизни персонажей, режиссер перемещает их из лабораторных условий в полевые. Торговца бесформенной мясной субстанцией преследует идея формы и порядка: в ресторане ему предлагают отведать идеально круглого поросенка, выведенного племсовхозом «Коммунарка», а дома одержимый стерильной чистотой папа (Адоскин) трепещет перед силой современных микробов и раскладывает долларовые накопления строго по номерам купюр. Настройщика, только что живописавшего обилие клонов среди нас, сажают за убийство, совершенное в Саратове не иначе как его собственным клоном. Если линия мясоторговца носит комический, параноидальный оттенок, то пенитенциарный сюжет окрашен публицистическими антигосударственными красками: здесь и деревянные двуглавые орлы, которых вытачивают зэки, и четыре Ила, уносящие их в Чечню в качестве пушечного мяса. Но больше всего внимания, времени и энергии занимает рассказ о проститутке, снимающей угол в блочной коробке с видом на раскуроченный бульдозерами котлован. Получив известие о смерти некой Зои, она сначала долго едет в поезде, обманывая на этот раз соседей по купе, тоже однообразных, как клоны, объясняя им цель своего путешествия: «На полигон еду, из гранатомета стрелять. Нарколог прописал — пару гранат как засадишь, так на шприцы смотреть не сможешь». Или: «Психиатр прописал для головы — нервы успокаивает. Как пару гранат засадишь, сразу жить хочется». Потом она мучительно долго, под вызывающее мурашки по коже шумовое оформление из зловещих постукиваний, пощелкиваний и поскрипываний, идет по тоскливой деревенской местности с ленинской статуей, с притаившимися в бетонной трубе бомжами, с колючей проволокой вокруг вспаханного поля, с рыщущими повсюду бездомными собаками. (Эти брошенные людьми за ненадобностью четвероногие друзья присутствуют в фильме с первого кадра, чтобы в финале сыграть роковую роль в судьбе одного из героев.) В конце пути героиню ждет крест над могилой с ее собственной фотографией — точнее, с фотографией одной из трех сестер-близнецов, насмерть подавившейся своим хлебом насущным. В буквальном смысле: населенная старухами деревня, где покойная оставалась единственной молодой жительницей, существовала за счет продажи жутковатых тряпичных кукол с вылепленными из хлебного мякиша землистыми лицами и отражающими небо плексигласовыми глазками, такими же голубенькими, как глазки свиной головы, брошенной на съедение другим свиньям. Туловище достается старухам, напивающимся под свиное жаркое до полного раскрепощения, а выражаясь высокоморальным языком — до утраты человеческого облика. Правда, человеческий облик — такая же абстракция, как пресловутое «соответствие» человека своему месту. Каждый из нас в любую секунду может стать кем и чем угодно — хоть свиньей, хоть собакой, хоть просто бесформенным куском мяса, поэтому и окончательного названия у человека до сих пор нет в отличие от всех прочих, раз и навсегда жестко определенных предметов окружающего мира. Эту концепцию, противоположную гуманистической максиме «Человек — мера всех вещей», формулирует Алексей Хвостенко, незадолго до смерти снявшийся у Хржановского в камео «человек без возраста». Он же оппонирует оптимистичному настройщику, продолжающему по молодости считать, что у человека всегда есть выбор: «Самоубийство? Паллиатив, вынужденный ход, а вынужденные ходы в этой игре недействительны». Насколько возможны в этой игре какие-то еще ходы, кроме вынужденных, не обсуждается; вероятно, честный ответ будет еще страшнее, чем сцена старушечьей оргии, из-за которой Хржановский замучился отвечать на риторический вопрос: «Почему вы так не любите свою родину?»
Те, кто воспринял "4" как очернение сегодняшней российской действительности, фильм, мне кажется, смотрели по диагонали, либо изначально предвзято. Картина Хржановского, вообще, не об этом. Для меня, это призыв к обществу и, главное, к каждому отдельному человеку "одумайся, посмотри во что ты превращаешься, куда ты идешь, на кого ты похож со стороны?!". В этом вся соль: зритель видит себя с такой стороны, с которой его ему еще никто не показывал, а сам он увидеть почти не в состоянии.
Фильм действительно очень сильный и оставляет мало чем изгладимое впечатление.
А если кто-то увидел в этом позор России, значит, наверное, она такая и есть в его собственных внутренних глазах.
Очень советую посмотреть, но только людям с сильными нервами и ни в коем случае не детям и не беременным.
Режиссёр в картине предстаёт немым, дотошным этнографом с живой, дрожащей камерой в руках. Исследуя культурно-бытовые особенности российского этноса, а также его материальную и духовную культуру, на примере, словно случайно выбранных на улицах Москвы, архетипов людей, живущих рядом с нами.
Всем знакомые персонажи, живущие в вечном тумане и грязи, без прошлого и будущего, случайно встречаются баре, где случается случайный диалог, что так же случайно заканчивается...
Затем картина повествует о реальном фундаменте этих личностей, о трёх продолжениях "жизней" случайных героев, что своей откровенностью, деталями прорисовки и зыбучей тоской не оставляют сомнений в правдивости изложения, и кому-то напомнит, а может, и откроет глаза на истинное лицо страны, ибо оно в поступках, умах и сердцах народа её населяющего.
Это та картина, о которой можно очень много писать и рассуждать, но лучше это один раз увидеть. Здесь в вдоволь хватит всем и скептикам, и патриотам, и врачам, и философам, и обывателям, котором не всё равно.
Спасибо
В удовольствии от написания рецензии на этот фильм я не мог себе отказать. Дебютная работа Ильи Хржановского, показанная на Ротердамском фестивале и теперь путешествующая по миру.
Фильм о России. О настоящей.
Поразительно, но Михалков со своим фильмом 12, который мне все равно сколько он снимал и какую безумную сумму на него потратил, не смог добиться такого эффекта в моем сознании, а даже наоборот вызывал очередное отвращение к нашему кино. Режиссер четырех создал фильм о России, который можно действительно назвать сильным и честным.
Фильм рассказывает зрителю немного странную историю, но я не буду вдаваться в подробности и пересказывать ее даже вкратце.
Если говорить о деталях, их много. Какие - то в тему, какие - то, возможно, нет. Операторская работа очень интересна. Взаимодействия сюжетных линий слишком переплетены немного абсурдными фактами, но может это и есть идея автора.
Фильм нельзя показывать миру, потому что даже мне многие вещи кажутся утрированными, однако, я понимаю, что именно это и создает настоящее представление о стране, в которой реальность порой шокирует больше любых выдумок, и людях, которые эту реальность населяют.
На афише мнения разделились, да и фильм всем нравится не может по определению. Но тот, кто когда - либо что-то снимал сам, с минимальным бюджетом, фильм должен оценить!
Хржановский не справился со сценарием Сорокина. Не смог передать атмосферу и не заставил актеров сделать лучше, чем было в не самом удачном сценарии. Слабая работа, терпимый сценарий, смотреть не стоит совершенно.
Признающим Сорокина, как литературного автора, смотреть однозначно. Любителям кино не для всех и прочих постмодернистски нестандартных жанров, смотреть необходимо. Всем остальным - по желанию. Хотя подобного необычного фильма не то что в России, в мировом масштабе не припоминается. Он иррационален, собственно как и творчество Сорокина. Он созерцательно-атмосферный, как любое авторское кино от Стеллинга до Звягинцева, он красочен и одновременно чернушен. Он набит под завязку звуками, и хотя за это его хвалят, со звуками по мне как раз вышел перебор. Он всё про ту же про нашу сегодняшнюю жизнь, только исполнение особое. А ещё это фильм про собак: они не играют главных ролей, но появляются в кадрах часто. Друзья ли это человека, и человеки ли это вообще вокруг них - разбираться зрителю.
Извиняюсь за каламбур, но фильм на 4.
Возможно даже с минусом. И чем ближе к финалу, тем длиннее минус.
Хороший старт, хорошие актёры, отличный оператор, рельефная фактура, но минут 20-30 экранного времени явно лишние.
Фильм оказался менее цельным, чем сценарий.
Любование старухами затянуто, кино буксует, разваливается. Некоторые сцены вообще не по писаному (в частности, эпизод "пьяные старухи демонстрируют сиськи").
Но, как говорится, что-то есть. Что-то в этом точно есть. Мрачноватенько, безысходненько, экзистенциальненько, аутентичненько, небезынтересненько.
Можно даже порекомендовать. Особенно если смотреть всю часть про полигон/деревню в режиме ускоренного воспроизведения (замедляясь на диалогах: включив субтитры, их не пропустишь).
Будем ждать экранизации Cashfire. Такой сценарий испортить труднее.
Великолепное начало фильма, взламывающее броню повседневности ржавым пневматическим молотом абсурда на тракторном шасси, сжигающее кисло-квасное нутро диалогов веселым факелом шнуровской зажигалки, размазывается к концу странным и болезненным самолюбованием разложившейся концептуальности - не нашедшего истинной формы, пропитанного теплой старушечьей слюной мякиша, бестолку пялящегося в пустоту.
Опасные старухи оккупируют фильм с уверенностью удавшегося Блицкрига, а смягчившийся климат уже не вморозит окровавленных гусениц в почву и неотвратимо хлынет из лопнувшего купола Блаженного горький протухший мозг нации. И зачем так? Фашиствуем по-тихоньку?
Старух необходимо было Сократить, они какие-то винтовые, ваши старухи, вы им лучше цикуты, вот и выровняется, восстанет из пепла Произведение и в аналы войдет, а потом глядишь и оплодотворит красавицу Культуру.
Фильм утвердительно не заслуживающий внимания, так как ничего нового или интересного предложить НЕ в состоянии. В неутомимом стремлении казаться крутым, шокировать, вызвать рвоту, режиссер забыл все режиссерские навыки и ни разу о них так и не вспомнил. Обязательно должны быть фильмы и про мерзость и про нигилизм, про юродивых (их множество и это ок), но здесь всё пустое и на показ, как говорится, забегает "Маня" вперед и размахивает руками, чтобы показаться. Писателя Сорокина очень люблю, особенно его роман "Лёд", но ему все-таки лучше оставаться в прозе и не трогать кино, ночего путного не выходит, это совсем не его жанр ("Мишень" - тоже мимо). Некоторые вещи лучше почитать в книжном варианте, а не смотерть в кино.
Фильм ощутимо разделяется надвое – разговор героев в баре, зимней ночью и то, что происходит с ними потом. Впрочем, учитывая что потом рассказываются истории, происшедшие с тремя героями, в совокупности всё же получится четыре части. Число это, которому уже судя по названию, придается громадное значение, пронизывает действие на всех уровнях, четверицы разнообразных предметов, явные и скрытые, плотно вплетены структуру действия, образуют мельчайшие единицы его материи.
Говорят, фильм «вырос» из короткого метра. Это действительно чувствуется – сжатая, компактная, проработанная история, насыщенная образами и гораздо более пространное, медитативное повествование в её продолжение. Как шарик на трех длинных, колеблющихся щупальцах-ножках. В первой части многие кадры постановкой света напоминают эффекты рембрандтовских картин - детальный рисунок в бархатном сумраке и масляно-желтый эллипс, падающий на лицо, тело.
Вообще портреты, головы – одна из сквозных тем фильма, а во второй части на ужасном человеческого лица делается особый акцент. Постоянные крупные планы безобразных, сморщенных лиц – пьяные, поглощающие с бессмысленным выражением пищу, морщины, гримасы. Крупный план превращает лицо в вещь, в карту, в территорию: морщины как горные хребты - выявляя тем самым в обыденном знаки чуждого, странного. Подобное ощущение оставляют некоторые рисунки Леонардо, что-то похожее есть у Пазолини в «Декамероне» – там сморщенные, беззубые лица, человек в его неприкрытой простоте, отталкивающей наивности.
Пожалуй, главной темой фильма является выявление скрытого в обыденном ужасного. Хржановский, будто в свое время Липавский, тоже пишет трактат «Об исследовании ужаса». И темы схожие: Липавский писал о чудовищном, живущем собственной жизнью в мягких выпуклостях женского тела – Хржановский будто иллюстрирует его рассуждения, остраняя сексуальные образы, делая акцент на качающихся, раздутых мешках с мягкой субстанцией, живущих своей странной самостоятельной жизнью. Ужасное плоти, тела – прорабатывается на нескольких уровнях – так, камера исследует фактуру говяжьей туши будто карту неведомых и странных земель, преддверие территории ада. Камера наблюдает женское тело, показывая его в самых неприглядных ракурсах, но не просто как нечто неприятное, а именно проблематизируя желание, ставя его под вопрос. Иногда возникает такое странное чувство – возможно, в момент некоторого пресыщения – что в телесном сочетании есть нечто неправдоподобное и отталкивающее. С другой стороны, физическое влечение вообще есть стремление к некому абсолютному пределу, к полной реализации желающего. Тем самым, оно всегда является и обманом, поскольку такого абсолютного единения в половом акте не происходит. Хотя этот обман не мешает желанию через некоторое время восстанавливаться, а его жертве – вновь влечься к тому же самому самообману, все же можно сказать, что в целом, парадоксальным образом, желание любви выступает по своей сути желанием смерти, завершения. Но это желание не абсолютного прекращения, а как бы растворения в другом, растворения, которое должно повлечь за собой возникновение новой жизни. Тем самым смерть приобретает глубинную эротическую окраску, что подтверждается болезненным интересом к этой теме, существующим несмотря на тотальное вытеснение мысли о смерти из типичного современного сознания. Возможно, эстетизация и символизация смерти в анализируемом произведении есть один из аспектов этого процесса, вполне отвечающего по своей сути мейнстримным направлениям культуры.
Кульминация темы отталкивающего в плоти – пресловутый старушечий стриптиз ближе к концу картины. Старухи – тоже особый объект исследования автора, за ними наблюдается сумрачно, с отвращением и ужасом. И правда, насекомое старушечье бытие, так страшившее Хармса – тоже шаг к исследованию немого, безличного существования плоти, жалкий финал ее бытия в мире. Ужасна безличная плоть, животное существование, но ужасна и техника – существующие своей зловещей и недоступной пониманию жизнью машины и агрегаты. Их слепое, неотвратимое движение, исходящая от них угроза – наиболее ярко проявилось это в сцене со снегоуборочными машинами, четверка которых уступом движется по узкой московской улочке, заваленной смерзшимися снежными глыбами. Нарастающий грохот, все сильней трясущаяся камера – попытка вызвать приступ панического страха, ощущение наступающих джаггернаутов. Ужасное тела, машины и третье ужасное, которое дано – ужасное языка – выражено в фильме через бессмысленную ругань, извергаемую героями. И в этом взгляде вдруг проявляется мрачная поэзия, чуждые, отслаивающиеся от предмета смыслы. Крупный план лица так настойчив, так вглядывается камера в предмет, что он теряет человечность, личность – вот перед нами диковинный рисунок морщин, складки кожи – потаенное, неведомое бытие, ужасное и притягивающее. Бездна.
Все три темы ужасного, показанные в фильме – ужасное тела, техники, языка – общим своим знаменателем имеют безличное, и здесь – точка соприкосновения с главной темой – копированием, утратой личности, имени, лица. Хвостенко, орудующий скребком в четырех аквариумах, кипящих отвратительной живностью – ужами, жабами, черепахами, говорит о эфемерности существования индивида, имя которого – лишь тень в сравнении с постоянством, определенностью имени предмета – стола в частности. Стол стоит на четырех ножках. Стол завершен, человек же постоянно изменяется, его невозможно исчерпывающим образом определить, правда, до известного предела – до смерти. Тема такой принципиальной незавершенности человека пересекается с темой истощения личностного в современности – устрашающим копированием всего и вся, размножением предметов. Это противостояние старого, ремесленного подхода к вещам и торжествующего сейчас принципа копирования показано в одном из эпизодов второй части фильма, когда героиня приезжает в родную деревню, где её сестра со своим странным сожителем и компендиумом ведьм занималась изготовлением кукол из жеванного хлебного мякиша. Умершая сестра, как выясняется, одна только и умела лепить лица кукол – так, что каждое было особым, своим – «она ведь любила их». Героиня, поднаторевшая в оборотистой московской жизни, подает овдовевшему кукольнику дельный совет – сделать слепок с какого-то реального лица и дальше просто штамповать копии. Здесь через образ героини, которая сама является копией своей мертвой сестры, говорится об истощении принципа творчества, созидания в сегодняшней жизни, причем символичность ситуации наталкивает на мысль, что этому утверждению придается глобальный характер. Открытое, даже назойливое использование в картине числа четыре, символизирует царящую повсюду смерть: четыре самолета с бойцами, отправляющиеся в Чечню, четыре копии кукол, сделав которые, один из героев вешается. Четверка здесь выступает вестником гибели, конца. Таким образом, этот фильм – мрачное поэтическое исследование вопроса о смерти, не имеющее сколько-нибудь обнадеживающего финала.
Фильм любопытный, но с привкусом какого-то популизма и рук ремесленника чтоль...Кажется режиссер смотрит на все, что тут у нас вокруг делается, больше "оттуда" из Европы и старается скорее просто пугнуть неподготовленных к физиологическим откровенностям, чем реально над чем то задуматься. Сакральность числа четыре, клоны, круглые поросята и пьяные старушки это всё лишь постмодернистские приколы от Сорокина, но реальных откровений за ними как то не ощущается. В конце-концов ну подумаешь люди курицу грязными руками едят...
От того же Германа к примеру ощущение принципиально иное, глубокое погружение, масштабный, подробный и плотный мир по ту сторону экрана.
Может Хржановский заматереет а может и сдуется как Звягинцев.
В пустом баре собрались ночью проститутка, настройщик, и мясник и примерили на себя чужие жизни, помечтали перед друг другом, да и разошлись. Вернулись, в свою действительность и убогость.
"Четыре" - это взрыв невероятной силы, отголоски которого донеслись до меня лишь недавно. ВПЗР (Великий Писатель Земли Русской), как говорит один мой друг, сотворил сценарий из боли и крови нашей жизни.
Кира Георгиевна Муратова не раз признавалась в любви к прозе Владимира Георгиевича Сорокина. И вот так вот оказалось, что любовь эта совсем небезответна. Сцена похорон до боли напоминает начало фильма в фильме "Астенический синдром". Эта отсылка здесь не единственна, только муратовского смеха сквозь слезы, вы здесь не увидите. Это полотно, как наша жизнь, не оставляет права на улыбку.
Я не уверен, что вы сможете смотреть это кино и реккомендаций от меня вы не дождетесь.
"На это не любят смотреть, об этом не любят думать, это не имеет отношения к разговорам о добре и зле".
Фильм откровенно слабый, но явно претендующий на принадлежность к высокому искусству. Начинается он неплохо, интригующе, когда три человека за коктейлями в баре болтают о том о сем. Все три врут с три короба, очевидно как ото скуки так и от нежелания рассказывать о себе правду случайным людям. Чуть позже выясняется что самая откровенная с первого взгляда ложь оказывается правдой. Диалог в баре и начало сцены на кладбище - самые интересные эпизоды фильма. Дальше его можно не смотреть, потому что создатели фильма забывают о законах развития сюжета и характеров и бросаются в любование убогостями заброшенной русской деревни. И продолжается это больше часа. Если бы у создателей фильма был хотя бы намек на талант, вся эта убогость и безнадежность могли бы быть убедительно показаны минут за двадцать максимум, вместо того чтобы упиваться малосимпатичными образами до победного конца, когда кино просто обрывается. Да, я знаю что в глубинке у нас живется очень и очень плохо, но одно любование шокирующими образами не может замаскировать отсутствие способностей рассказать когерентную интересную историю которую можно смотреть не отрываясь до логичного конца. Звездочек этот фильм не заслуживает.
Ощущения после просмотра: головокружение, тошнота, рвотные позывы, непреодолимое чувство отвращения, стремление бежать из зала куда глаза глядят. Крутая смесь из чернухи, омерзительного натурализма, издевки и утрированного негатива для мазохистов. Сценарий Сорокина. Этим все сказано.
Эх, не люблю я ругаться, тем более, тратить время на злобные рецензии, но тут, что называется, довели! Кино убогое на редкость!
И дело не в любви или нелюбви к родине - она тут вообще не причем – а в мучительной бездарности режиссера, беспомощности сюжета, расползающегося в разные стороны, чтобы так и не собраться (такое впечатление, что фильм поставлен по какому-то наброску Сорокина, который он поленился закончить, и это кое-как доделали за него; вообще-то Сорокин был отменным стилистом и юмористом, но в кино с его лингвистическим по преимуществу юмором делать ему совершенно нечего).
А самое худшее в фильме – безнадежная заданность и заказуха (снималась эта тягомотина, как указано в титрах, на голландские деньги и голландцы же на каком-то своем фестивале ее чем-то там наградили – не зря же тратились!) – отсюда и политизированность, чтобы оправдать голландский заказ. Сорокина явно заклинило на клонах (сначала писателей, потом композиторов, теперь вот вообще людей), но для него эта тема хотя бы органична, актерам же, которым своими слабыми силами приходится оживлять его совершенно искусственные метафоры, не позавидуешь.
Чтобы вдохнуть в происходящее хоть какой-то жизни, приходится отдуваться бедным бабусям. Жили они себе жили, так, как живут в деревнях, не то, чтобы очень красиво, но, в общем, обыкновенно, и тут приехал столичный мальчик, сын хорошего мультипликатора Хржановского, и давай всему ужасаться! Какая страшная жизнь! Какие ужасные старухи! Сейчас мы всем покажем, что они тут вытворяют!
Об этой жизни, между прочим, пару лет назад был снят прекрасный фильм «Старухи», где действие происходит в такой же точно деревне, в которой остались одни старые женщины, да еще даун – талантливое и сильное кино, тоже невеселое, но совершенно не заданное, настоящее. О нем в «Афише», кажется, не было ни слова, зато «4», вместо того, чтобы убрать этот позор подальше от глаз и постараться о нем забыть, красуется во всю страницу.
Но тупое упорство режиссера в проталкивании своего уродского детища выйдет ему боком: спрячь он свой фильм, и никто не узнал бы о его беспомощности, а так все очевидно.
Тем немногим, кто не сбежит с фильма и сумеет досидеть до конца, он должен, я думаю, по бутылке коньяка за вредность. Или что они там пьют у себя в Голландии – ликер «Advokaat»?
Это финиш российского кино!
Достаточно многообещающие начало... но дальше лучше эту муть не смотреть.
Половина деревенских сцен снята "с руки" одним планом, так, что через 5 мунут начинает укачивать, а через 6 тошнить (причем никакой смысла в этом нет).
И эти бабки, брошенные деревенские бабки, от похабщины, пьянства и идиотизма которых хочется уйти с середины фильма на волю.
Никаких положительных эмоций фильм не несет
Режиссерская задача не выполнена, воспоминаний минимум, и то одни отрицательные.
1975 г - "Зеркало" (Тарковский)
2005 г - "4" (Хржановски)
В принципе, остальное русское кино можно не смотреть,так как эти 2 образца - самое гениальное, что было в нашем кинематографе за всю историю!
Остается лишь поблагодарить кинотеатр "Горизонт" за этот смелый и радикальный шаг (прокат фильма "4") во времена "Дневного Дозора" и "Гарри Поттера"...
Посмотрел фильм неделю назад - до сих пор не выходит из головы.
По существу писать не буду - кто смотрел, тот сам все понял (или не понял) ,а кто только собирается смотреть - то СМОТРЕТЬ НАДО ОБЯЗАТЕЛЬНО!
Действие: Приводит в состояние шока, потом депрессии. Полная загрузка.
Показания: Если вы считаете, что всё прекрасно, посмотрите и очнитесь. Если все плохо? Нее, это не плохо, вот посмотрите и узнаете, что такое плохо...
Противопоказания: Запрещается беременным, кормящим и людям с нестабильной психикой.
Дозировка: Принять не менее одного раза (этого хватит). ОБЯЗАТЕЛЬНО.
Садизмом не страдаю, но ни секунды не пожалела, что посмотрела этот фильм.