Фильм

Манк

Дэвид Финчер за и против классического Голливуда

В 1940 году видный голливудский сценарист, алкоголик Херман Дж.Манкевич (Гэри Олдман) оказывается в заточении на отдаленном калифорнийском ранчо со сломанной в нескольких местах ногой, британской стенографисткой (Лили Коллинз), немецкой медсестрой, сухим законом и обязательством за три, нет, за два месяца сочинить сценарий фильма, которым сможет покорить Лос-Анджелес 24-летний нью-йоркский гений Орсон Уэллс (Том Берк), получивший карт-бланш от студии RKO — фильма, который выйдет под названием «Гражданин Кейн».

В пятницу можно было, поднатужившись, услышать, как по всему миру в домах завсегдатаев синематек, реальных и виртуальных, открывается шампанское — нетфликсовская премьера «Манка» (после чисто условного проката в паре стран) стала для них тем, чем для более широкой публики должен был стать релиз «Довода» — моментом единения, напоминанием о том, что кинопроцесс, несмотря ни на что, не остановился. «Манк» Дэвида Финчера подошел на эту символическую роль идеально: тур к самой почитаемой картине в истории кино в сопровождении одного из самых культурных, несмотря на поп-репутацию, режиссеров современности. Ирония, разумеется, в том, что трудно вспомнить за последние годы фильм, которому был бы нужнее большой экран, техническое оснащение кинозала и его ощущение.

Финчер рассматривает гигантскую тушу «Кейна», вооружившись не только лорнетом, но и скальпелем: так, а здесь у нас что? В кадре до съемок дело не доходит, а сам Уэллс появляется всего на несколько минут (Берк не очень похож, зато пугающе точно имитирует уэллсовскую речь), но «Кейн» вплетен в саму текстуру «Манка», сделанного отчасти под обычное студийное кино 30-х, а отчасти под этот новаторский фильм. Нарочито ухудшенная монохромная картинка, какой‑то специальный монозвук, Резнор и Росс дают торжественное оркестровое ретро, оператор Эрик Мессершмидт (это чудесное имя мы, без сомнения, услышим в оскаровскую ночь) играет в великого кейновского оператора Грегга Толанда: большая глубина резкости, нижние ракурсы, очень акцентированный свет и так далее. Даже актеры произносят свои реплики чуть отстраненно, театрально, как это было тогда принято. Важно, что это именно игра, а не стилизация с большой буквы: заметно, как формалисту Финчеру все это нравится, но никогда нет ощущения, что это и есть главная задача собравшихся, что это больше, чем инструменты.

Скальпель стремится к скелету фильма, его сценарию. В двух словах история, из которой родился «Манк», такова: Уэллс и Манкевич поссорились из‑за авторства «Кейна». Манкевич сперва отказался от упоминания в титрах (это было обычное дело), потом передумал (и в конце фильма стоят две фамилии), а потом заявил, что он все написал в одиночку. Уэллс же утверждал, что он был полноправным соавтором. В 1971 году этот сюжет всплыл вновь, когда критик Полин Кейл написала гигантское эссе в защиту версии Манкевича (уже покойного). Однако потом текст Кейл многократно раскритиковали, и сейчас консенсус такой, что участие Уэллса было очень значительным.

«Манк» же — написанный журналистом Джеком Финчером, отцом Дэвида, в начале 90-х (Дэвид пытался поставить этот фильм с начала карьеры, Джек умер в 2003-м) — берет сторону Манкевича и Кейл. Противоречит ли это исторической правде? Очевидно, да. Принципиально ли это для нас? Конечно, нет; кому какое дело. В «Манке» Финчеры используют структуру, опять же, в духе «Кейна», который почти полностью состоит из флешбэков. В настоящем мы видим, как Манкевич пишет сценарий, а экскурсы в прошлое постепенно разматывают его предысторию, и объясняют, чем же сценариста так разозлил газетный магнат Херст, прототип главного героя. И если итог «Кейна» — в том, что другого человека не понять, в «Манке» все очень четко встает на свои места.

«Кейн» по Финчерам — персональный реванш Манкевича, чья поначалу блестящая карьера довольно быстро пошла под откос (и в истории он остался, в общем, в тени своего младшего брата, автора «Все о Еве» и «Клеопатры»). Алкоголизм, который был тому виной на поверхности, романтически увязан здесь с внутренними конфликтами сценариста, занятого в Голливуде недостойной его поденщиной, идущего на творческие и личные компромиссы, и регулярно напоминающего об этом окружающим — ко всеобщему раздражению, разумеется. Олдман играет Манка в слегка разболтанной, насмешливо пафосной манере, словно тот — персонаж собственной светской трагикомедии, с пулеметной скоростью стреляющий злыми остротами. Актер гораздо старше героя (в начале почти вдвое), но это не важно — пьющие люди живут по своему времени. Таппенс Мидлтон играет его жену с красноречивым прозвищем «Бедная Сара».

Голливуд Золотого века — Манк подвизается сперва на «Парамаунте», потом на «MGM» — оказывается здесь (не то чтобы впервые, конечно) воплощением карикатурного капитализма, ярмаркой цинизма, алчности и голых амбиций. Отдельные легендарные персонажи — Луис Б.Майер, Ирвинг Тальберг — удостоены более-менее подробных, крайне язвительных портретов, многие другие мелькают в порядке неймдроппинга. Центральным событием выписаны губернаторские выборы, на которых правый в те времена Голливуд активно топит демократического кандидата, крупного писателя-левака Эптона Синклера: эпизод, посвященный тому, что раньше называли «черным пиаром», а теперь «фейк ньюс». Любопытно, что здесь у Финчера есть выраженно мелодраматическая, до смешного, линия про студийного работника, пошедшего на компромисс с совестью — еще один, видимо, иронический оммаж кинематографу тех лет.

И есть, наконец, Уильям Рэндольф Херст (изумительно зловещий Чарльз Дэнс), случайный, в общем, в Голливуде человек, который в силу обстоятельств становится для Манкевича символом всего этого безобразия и его личного унижения. Как и многие тут, он остается по большей части в тени (в «Манке» это надо понимать не фигурально, а буквально) вплоть до кульминации фильма в его знаменитом замке, прообразе кейновского Ксанаду. И ледяное дыхание Херста мы чувствуем через другого персонажа — его многолетнюю любовницу актрису Мэрион Дэвис (Аманда Сейфрид). Она несправедливо, как считается, выведена в «Кейне» бездарной певицей, которой герой из упрямства делает карьеру. Зато в «Манке» она — ключевая деталь пазла: Манкевич видит в Дэвис своего двойника, чему дополнительно способствует ее любовь к выпивке.

Самое, наверное, недооцененное достоинство Финчера — его чувство юмора (даже макабрический «Охотник за разумом» — по сути почти комедия). «Манк» интересен как техническое достижение, достоин уважения как политическое высказывание, хорош как портрет поднимающегося над собственными несовершенствами творческого человека и трогателен как диалог режиссера со своим покойным отцом. Но в первую очередь это язвительный, смешной фильм, в котором будущий голливудский классик, например, может быть представлен ногами со спущенными брюками в туалетной кабинке.

И если есть идеальная пара для «Манка» — это, конечно же, коэновский «Бартон Финк» (в сцене на «Парамаунте» даже мелькает сценарист Джордж С.Кауфман, с которого срисован персонаж Туртурро). Манк и Финк, братья по несчастью, заблудшие души в голливудском чистилище — пока мы здесь, у экранов, ваши страдания не напрасны.