Фильм

Тайна печати дракона

Дракон не входит

В британском Тауэре как‑то сидели мастер боевых искусств (Джеки Чан), человек в железной маске (известный русский актер, имя которого не будем спойлерить, чтобы сохранить интригу) и старик. И так бы и сидели дальше под бдительным присмотром брутального начальника стражи Джеймса Хука (Арнольд Шварценеггер), если бы однажды в их в темницу не залетел почтовый голубь картографа и путешественника Джонатана Грина (Джейсон Флеминг), который нес письмо его пассии — мисс Дадли (Анна Чурина). Как оказалось, после своих приключений в Малороссии и встречи с Вием Грин очутился в Петербурге. Там его тоже бросили в тюрьму, после того как он быстро понял, что Россией вместо Петра I управляет самозванец, которого за ниточки дергает советник Александр Меншиков (Павел Воля).

Дальше, как в каком‑нибудь запутанном детективе, выяснится, что человек в железной маске и есть настоящий царь Петр, которому, благодаря смекалке мисс Дадли, надеющейся с помощью русского императора вернуть мужа, удастся сбежать из Тауэра. В то же время чудом освобожденный Грин в компании выдающей себя за мальчика китайской принцессы Чен Лань (Яо Синтон) отправится на Дальний Восток. Пути картографа, царя, мисс Дадли, Чен Лань, казаков, матросов, ушуистов и каменных воинов-элементалей пересекутся в районе Великой стены, где власть захватила ведьма (Ма Ли), от имени принцессы управляющая народом и чайным драконом.

По легенде есть дракон Лун-ван, царь драконов. Веки его необычайно длинны — настолько, что касаются земли, прорастают в нее и дают чайные побеги. С помощью этих длинных век создатели фильма выстраивают нехитрую перекличку между китайским драконом и славянским Вием, а с помощью железной маски заявляют главную тему фильма, которая строится вокруг метафоры масок: все персонажи, в сущности, не те, за какого себя выдают. Принцесса белых магов Чен Лань притворяется мальчиком, ведь так безопаснее в России (особенно в русской тюрьме). Захватившая в Китае власть злая ведьма с помощью маски, как в шпионской франшизе «Миссия невыполнима», притворяется Чен Лань, чтобы контролировать народ. Мисс Дадли, чтобы попасть на русский корабль, следующий на Восток, притворяется матросом (самая неловкая сюжетная линия фильма: кажется, еще немного — и она превратится в порнопародию «Пираты». Даже мастер боевых искусств, который сидит в темнице Тауэра, не тот, кем кажется. И только герою Шварценеггера не надо никем притворяться, потому что он — Шварценеггер.

Надо ли говорить, что все маски будут либо сняты, либо сорваны, но за это время фильм сумеет несколько раз неприятно удивить. Тем, что Джеки Чана спрятали в темницу — и ему негде, по сути, развернуться. Тем, что из Шварца сделали начальника тюремной стражи, хотя фактурно он больше похож на заключенного («План побега» это подтвердит). Тем, что главного героя «Вия», картографа Джонатана Грина редуцировали до сугубо второпланового персонажа. Ну и, главное, тем, какое же на самом деле «Печать дракона» глубоко архаичное кино. Фильм изобилует гомофобными и сексистскими шуточками, как будто его создатели вместе с героями картины живут в XVII–XVIII веках. Например, русские моряки тут, завидев на причале одного из своих в женском платье, говорят: «Всего день в Европе, а уже такой!» Мисс Дадли перманентно сталкивается с мужским снисхождением, шовинизмом и мизогинией как на суше, так и на море. Также здесь есть сакральная вера в царя-батюшку, который, вернувшись из заточения, задаст боярам и прочим супостатам. То есть вместо того чтобы устроить полноценную ревизию токсичных представлений о царской власти и отношениях, авторы фильма, наоборот, только работают на укрепление стереотипов.

Следовало ли от них ожидать чего‑то иного? Пожалуй, нет, хотя в том же «Вие» пусть и не блестяще, но довольно занятно деконструировали первый советский ужастик в стилистике «Братьев Гримм». Однако этот прием был заимствованным, поэтому неудивительно, что в «Тайне печати дракона» они продолжают заимствовать отовсюду и понемногу: из «Человека в железной маске», «Пиратов Карибского моря», китайского уся-фэнтези, фильмов про гайдзинов, — но этот компилятивный метод похож не на тарантиновский метаконструктор, а на натужную эклектику. Из‑за того что в «Печати дракона» один фильм резко сменяет другой, хрупкая конструкция картины начинает трещать по швам и разваливается. Фильм кончается, так и не начавшись.

Тут самое время заметить, что приключенческое кино, несмотря на всю его несерьезность, один из самых сложных жанров на свете. В его лучших образцах, наподобие спилберговского «Индианы Джонса» или, скажем, первых «Пиратов Карибского моря», всегда скрыта режиссура, достойная Годара (не зря ведь Клод Лелуш говорил: «В Спилберге мне больше всего нравится Годар»). Эта легкость изложения и простота формы, которая рождается из мастерского владения киноязыком — то есть всего того, чего жутко не хватает суконной «Печати дракона». Собственно, фильм Степченко не приключенческое кино. Это муляж приключенческого кино — тантамареска, в которую известные артисты засовывают головы, но как бы ни был убедителен антураж, выяснится, что как минимум один дракон, как и царь, ненастоящий!

Поскольку это кино старательно выдает себя за то, чем оно не является, с него, как со всякого авантюриста, хочется немедленно сорвать маску. Не то чтобы эта проблема была свойственна только нашему кино — допустим, другая памятная голливудо-китайская копродукция «Великая стена» фактически такой же треш, как и «Печать дракона», но есть один существенный нюанс. В отличие от Олега Степченко, Чжан Имоу не ремесленник, а действительно великий режиссер, ведь после неудачи со «Стеной» он взял и снял один из своих лучших фильмов — «Тень». Отечественным кинематографистам о таком приходится только мечтать, ведь что в сухом остатке остается от «Печати дракона»: провал в Китае (хотя на него и был расчет). Иски к Джеки Чану и Арнольду Шварценеггеру. Одна из последних ролей Рутгера Хауэра, которого, если моргнуть, можно и вовсе не заметить. И очень много назойливой рекламы майонеза, на которой совершенно не хочется поднимать веки.