Фильм

Возмутитель спокойствия

Если имеющиеся в фильме комедийные моменты будут оценены не каждым зрителем, то черноту всенепременно не придется искать между строк: этой своеобразной манерой повествования, пожалуй, и отличаются голландские фильмы, оказывающиеся часто экспериментальными с точки зрения отображения действительности: для улавливания ярких красок и позитивных моментов счастья идти нужно явно не сюда. Советовать смотреть фильм не решусь.

Бомжеватого вида бородач (Боргман) просыпается в своей землянке посреди леса, понимая что его пришли "зачищать" группа людей, во главе со священником, вооруженным дробовиком. Потом оказывается, что у Боргмана есть еще такого же вида сообщники, с которыми он вынужден покинуть насиженное в лесу местечко, что бы вскоре поменять его на крутой особняк в стиле конструктивизма.
По сути это черная комедия, просто напичканная разными отсылками и цитатами не только из кинематографа, но и из литературы, но более всего напоминает "Мастера и Маргариту" Булгакова, где также встреча с незнакомцем превращается в смертельный аттракцион с разоблачениями (в данном случае темной стороны жизни зажиточной европейской буржуазии), только вместо котика тут собачки.
О фильме много написано критики, он классно снят и бла бла бла.. нет смысла углубляться. Но все же интересно как режиссер показывает природу женщины в этом фильме: именно женщина пускает в дом зло и в общем всю грязную работенку (типа удавить, застрелить, и т.п.) в этой дьявольской свите выполняют две тетеньки.

Патриархально-пасторальное и словно застывшее во времени спокойствие маленького голландского городка, в котором все без исключения жители знают друг друга и друг о друге практически все, а если не все — то интуитивно догадываются. Лес, словно сошедший со страниц древних легенд и сказаний; зеленое густое полотно без просвета. Двое отрешенных в свои мысли людей — охотник и священник, а также собака неопределенной породы бредут по этому лесу, обнаруживают в подземном логове группу странных людей, живущую там аки кроты и явно исповедувающими язычество вперемешку с хипстерством. Один из этих волосатых любителей природы убегает от преследования и начинает просить его приютить у жителей близлежащего городка. Одна из местных обитательниц, доброй души и наружности женщина в самом соку, соглашается тайно помочь неизвестному, даже не догадываясь, что с этого момента в ее жизни и в жизни ее семьи начнется странная и страшная полоса.

Сюжетная схема, по которой обыденный и завязший в примитивном мире быт обыкновенной снаружи, но необыкновенной внутри семьи нарушается и разрушается с появлением в жизни некого мистера Неизвестного, таинственного Визитера, несущего с собой цветы зла и плоды уничтожения, в мировом кинематографе не нова. К ней в самое разное время и с разным успехом обращались и Пьер Паоло Пазолини в своей «Теореме», создавшей канон подобных историй, озорник Франсуа Озон в своем «Крысятнике», японский мэтр шокового кино Такаши Миике в «Посетителе Кью».

В 2013 году один из самых признанных голландских кинематографистов, Алекс ван Вармердам, представил на суд публики и критиков сначала на Каннском кинофестивале, а потом и на других, не менее престижных киносмотрах, перечислять которые было бы делом и лишним, и утомительным, свой последний по счету фильм — «Боргман»/«Возмутитель спокойствия», ставший самым мрачным, жестким и изощренным творением голландского мэтра.

При всей своей жанровой принадлежности к классическим по форме триллерам, с обязательными нотками саспенса по нарастающей, с мрачной линией сюжетного повествования, с нарочитыми стилистическими играми в Хичкока, «Боргмана» все же следует отнести к очередным, после «Официанта» и «Последних дней Эммы Бланк», постмодернистским синефильским экспериментам Вармердама, к кинематографу умозрительному и нелинейному при всей его прямоте и односложности повествования, исходя из которого доброта и соучастие, проявленное к бородачу Боргману, становится катализатором разрушительных и чудовищных последствий. Режиссер искусно и изощренно закручивает спираль интриги, не давая возможности зрителям осмыслить все последующие события и понять кто есть кто, но, в особенности, понять внутреннюю сущность самого Боргмана, про которого известно совсем мало, практически ничего. Но истинное Зло и не должно быть иным, оно надевает маски милых парней-теннисистов, устраивающих свои бессмысленно жестокие забавные игры(тут Вармердам кивает, безусловно, Михаэлю Ханеке), или милых детишек, которые всего лишь хотят поиграть(привет и прощай «Они» и «Райское озеро», ибо «Боргман» не больше хоррор, чем «Нимфоманка» ядреное порно), или таинственного незнакомца, решившего испытать закосневшее в собственном мелкобуржуазном эгоцентризме общество на вшивость, наслав на них все казни Египетские(привет «Теорема», «Визитер» и даже отчасти кинговская «Буря столетия»). Локализованное же оригинальное название ленты Вармердама даже напрямую отсылает к другому "Возмутителю спокойствия" - Леонида Соловьева, уравнивая романного Ходжу Насреддина - философа, поэта и бунтаря с вармердамовским героем не от мира сего, Хотя цели у обоих персонажей по сути одинаковы - изничтожить то, что претит их человеческой природе при том, что они являют собой силы иноприродного, чужеродного, но не чужестранного характера. Национального ли? Едва ли. Но обобщенного да. Гуманистического ли? Скорее нет, ибо в современном мире для гуманизма Ходжи нет места.

«Боргман» сродни сложной мозаике, любовно сооруженному режиссером лабиринту из страстей, ночных кошмаров, влажных поллюций и эксбиционистских ужасов, втиснутых в рамки триллера и одного небольшого голландского городка, обыденность и ординарность которого являют собой лишь очередную маску психопатии и бесконтрольного силлогичного безумия. Вармердам не стремится разжевывать зрителям суть происхоядщих на экране событий, подавая их так, что ни шока, ни удивления отчего-то не возникает. Жестокая и беспощадная сатира современных семейных ценностей, которые все больше и больше превращаются в зыбкое и эфемерное нечто, в которой не без явного удовольствия и тенденциозности подмешаны сюрреализм и авангард, играющий полифоничностью смыслов Дэвида Линча, отчасти Бергмана Ингмара и Алехандро Ходоровского, который, в свою очередь, превращается в апофеоз своеобразной режиссерской иронии по отношению к незадачливому и попавшему под горячую руку Боргмана, возмутившего дотоле пасторальное спокойствие отдельного взятого городка и отдельно взятой ячейки общества, развратив и уничтожив ее, семейству. Боргман, этот носитель идеи индивидуальности и отрешения от христианских ценностей, становится для Вармердама трибуном, в лице которого режиссер видит едва ли не спасение всего европейского социума, предлагая, правда, сначала разрушить до основания все старое, унизить и изнасиловать его, а уж потом, вволю насладившись муками, начать строить новое. Впрочем, точных координат этого «нового» Вармердам не дает и Боргман словно жестокий призрак новых времен вновь исчезает, оставляя после себя боль, разорванные в клочья отношения и трупы, само собой. Любые перемены и революции ведь не бывают без жертв…

Боргман и его помощники — это группа ангелов. «И они спустились на Землю укрепить свои ряды». Семья — современная цивилизация, в данном случае западная (режиссер западный). Ангелы спустились на землю потому, что настает время суда. И они судят. Глава семейства одолеваем дьяволизмом. Он при первой встрече избивает ангела, проявляя свою суть. Поэтому ангел выбирает его. Жена видит, что происходит вокруг, с ее детьми, с ее мужем. Она находит в ангеле спасение, понимает кто он, принимает его и пытается ему помочь, идя на встречу богу и любви, а мужу говорит: «существует нечто вокруг нас, сначала оно вокруг, а потом проникает в нас — тепло, приятное тепло, что опьяняет». Жена также понимает грехи — концентрацию людей только на собственном благополучии, отсутствие любви, что привело к дьяволизму и уходу людей от бога: «я чувствую себя виноватой, у нас все хорошо, мы удачливы, и удача должна быть наказана». Муж неприклонен: «это нонсенс, мы родились на Западе, там бывают богатые». Ангел про все это рассказывает сказку детям о золотом ключике счастья, который охраняет чудовище с 500 зубами.

У детей таких родителей нет любви, нет сердец, нет души. В их лице у цивилизации нет будущего — ребенок разрывает мягкого мишку, вытаскивает из него солому и вместо нее пичкает его землей (как бы убивает, хоронит), другой ребенок находит садовника просящего о помощи и в прямом смысле убивает его каменной плитой. Чтобы спасти род людской, ангелы увозят детей, усыпляют их и вставляют им сердца.

Забыв о боге и не желая видеть ничего дальше своего носа семья не задается вопросом почему рядом с домом идут странные приготовления — под видом благоустройства сада ездят туда-сюда и роют котлованы какие-то экскаваторы, идет монтаж и сварка чего-то. Они лишь увлечены сами собою, не замечая приготовлений к грядущему суду.

В последний вечер семью сажают в саду и показывают спектакль. Я и Мы. Это послание. Мы едины и равны. Возлюби бога превыше всего. Возлюби ближнего, как самого себя. Мужа убивают, он умирает в муках. Жене дают шанс и проверяют сумела ли она преодолеть грехи — ревность, прелюбодеяние. Нет, не сумела. Ангел в спальне перед тем, как дать ей чашу гнева господня, на мгновение замирает, прося о ее участи. Жена умирает без мук.

Утром ангелы собирают детей, уходят из дома и ведут их в новый мир.

P.S. В начале фильма показывают священника католической церкви, идущего с ружьем. Это характеризует.

Смотрела «Возмутителей спокойствия», сидя рядом с Арсением. Помню наши перешептывания на тему «Кто эти люди из подземелья?»
Арсений: Я делаю ставку на вампиров.
Я: А я на перформансы группы Pussy Riot.
Арсений: А у меня безумная ассоциация с Карлсоном.
Я: А мне это напоминает гастарбайтеров из финала «Елены» Звягинцева. Их завоевание нашей страны в конце фильма…

В общем, мысли, как лебедь, рак и щука, рвутся в разные стороны. Редкое ощущение после фильма. Вот почему «Боргман» - точно хорошее кино!
Первое, что создает щекочущее нервы натяжение, - это вопрос: к темным инстинктам или к вполне конкретному социальному чувству человека обращается режиссер. Второй вопрос: кто они, эти подземные жители, - дикие яростные звери в ницшеанских одеждах, циники-перформансисты с антибуржуазным прибабахом или так себе - карикатура на всяких революционеров, в том числе и бывших, и будущих, и новомодных (особенно в арт-среде). Какова художественная стихия фильма – ирреализм (суккубы, инкубы, адовы видения, больные сны, распоясавшиеся собаки и прочая чертовщинка с подтекстом) или бытописательство, достоверное, как огурец в рассоле, как желток в белке, как домохозяйка на собственной кухне?
И, наконец, самый интересный вопрос: кто из героев - на самом деле монстр. Тот, что выпросил ванну и белые тапочки, а потом завоевал весь дом, сад, семью, лес, а то и планету? Или те, кто белокур, чист, богат, успешен, причем настолько, что чувствует себя виноватым в этом.

Хозяйка: Я чувствую себя такой виноватой. Нам так хорошо, а за это надо платить.
Хозяин: Ерунда. Мы родились на Западе. А Запад процветает…
А раз так, имеем право жить и не тужить… Эх. Как же смешны и беспомощны эти реплики хозяев жизни. Тлен. Морок пустоты, выскобленной, избавленной от всего, что можно считать жизнью. Я не за непрошенных гостей. Но я точно против хозяев. Трудно объяснить, почему, ведь и режиссер-то особо этого не делает… Чем провинились, чтобы так страшно умереть, потеряв детей и друг друга, когда «сошли Они на землю, чтобы укрепить свою мощь»?

Когда-то давно я писала текст о довольно средненьком, как сейчас понимаю, фильме немца Вайнгартнера «Прочисть мозги». Взяла эпиграфом слова из книжки О. Хаксли: «Не хочу я удобств. Я хочу Бога, поэзию, настоящую опасность, хочу свободу, и добро, и грех».

В «Прочисть мозги» расчищают место для «дивного нового мира», освобождая его от чрезмерного комфорта и потребления (так же лихо, как вармердамовские бесы - сад чистеньких буржуа), маргинальные и полумаргинальные герои: социопаты, бомжи, алкоголики, безработные и прочие благородные психи-разбойники, а еще точнее – революционеры. Герой этого фильма – богатый и успешный – бросает и богатство, и успех. Продает дорогущую квартиру в Берлине, машину, прощается с атрибутом мещанского счастья – шикарной блондинкой - и спешит в бодрый, бравый новый мир, где нет лжи, манипуляции, манекенности, виртуальности, диктата СМИ. На вырученные от продажи своего имущества деньги он освобождает дома простых немцев от тупых ТВ-программ. Как видим, в общем и целом, вармердамовское кино – не единственное в своем роде, потому не может считаться открытием, откровением, могучим протестом. Триер, Ханеке, Зайдль говорят о том же и, возможно, мощнее. Чем берет Вармердам? Явно не истиной бунта, явно не грезой апокалипсиса.
Он иронизирует сразу надо всеми и всем. Над лжедобротой и ложью ненависти, над революцией и зажравшимся спокойствием, над бунтом голода против сытости, над тягой сытых к хаосу как способу хоть как-то реанимировать жизнь, придать ей хоть какую-то форму, хоть какие-то краски…
Ужас. Какой же ужас - видеть то, что нам показывают в финале. Этот идеальный кубик дома. Герметичного, геометрически безгрешного, полого, как выпотрошенный медведь. Какая там поэзия, какая там свобода, какие там добро и грех, какая опасность?! В этом схематичном пространстве могли жить только роботы, манекены, рабы…

Домохозяйка рисует, разбрызгивая тряпкой яркие капли по безупречно белому полотну… Это, конечно же, пародия на все потуги буржуа счесть себя свободно-неформатными, настоящими, живыми, неподдельными. Грубая подделка под мечту Хаксли (Господи, он же еще в 30-е написал свою книжку о будущем): «Не хочу я удобств. Я хочу Бога, поэзию, настоящую опасность, хочу свободу, и добро, и грех»!
Хорошая эпитафия для общества цивилизованного потребления. И в фильме она звучит. В момент когда «малых сих» уводят в свободу и опасность леса (хаотичный лес – жизнь, аккуратный полый кубик дома в финале – смерть). Но финал – не ответ. И фильм – не ответ тоже...
Я есть? Мы есть? Вы никогда не задавали себе эти простые вопросы?

P.S. Ох, если бы я могла задать еще и вопросы режиссеру, я б непременно спросила (то же хочу спросить у Триера и Зайдля): а может ли спасти мир злая правда? Или спасает только добрая? А бывает ли правда злой? Или это так же невозможно, как злая любовь?