Фильм «Признания»

Хит японского проката «Признания» Тецуи Накашимы больше всего хотелось бы окрестить «новым словом в жанре и в визуальном изображении», но этот фильм более неоднозначен, чем феерическое первое впечателние, которое он может произвести. За нетривиальным началом следует и вовсе макабрическое повествование о мести, составленное по шахматному принципу, опробованному в «Тетради смерти».

Скромная учительница Ёко Моригути проводит свой последний классный час. Тут необходимо сразу сказать, что в обязанность японского преподавателя входит не только умственное развитие детей, но и их нравственное воспитание, коему уделяется масса времени. Поэтому не стоит удивляться, когда на доске возникнет патетичный иероглиф с предложенной Ёко темой — жизнь. Беснующиеся школяры притихают, когда после расплывчатого введения женщина огорошивает признанием в личной трагедии, что для Японии также не типично. Суть в том, что Ёко обвиняет в неслучайной смерти своего ребенка двух учеников класса, и обыкновенное собрание на поверку оказывается самосудом, учиненным над теми, кого в силу возраста не может покарать закон. Виновные, по ее словам, вместе с традиционной порцией молока получили ретровирус, и у них в запасе, в отличие от ее дочери, есть хотя бы 10—15 лет, чтобы поразмыслить над своим поступком. На этом последний урок Ёко Моригути только начинается.

Думаете, все это глупая выдумка? Как бы не так. Детская жестокость в Японии на уровне национальной эпидемии, и рассказы о бунтующих подростках, выкладывающих в сеть отчеты о поражающих воображение злодеяниях, регулярно встряхивают общественность. Тецуи Накашима вместо пресловутых мертвых девочек всего-навсего берет одну из многочисленных газетных вырезок (хотя, на деле, «Признания» — это экранизация книги). Кроме того он педалирует другую закваску для хоррора, нащупанную сообразительными японцами — детские психотравмы, имеющие поистине благодатную почву длю леденящих душу сюжетов. И к этому бесспорно выигрышному сочетанию возникает вопрос — уместно ли сталкивать взрослую женщину и жестоких, но все же детей в заранее неравном бою? Накашима вступает на скользкую дорожку, ставя перед зрителем воистину аморальную дилемму, к сожалению, имеющую, актуальность.

В дальнейшее просто трудно поверить. С каждой следующей исповедью «Признания» кажутся все менее убедительными, грозя оставить у зрителя интерес лишь к детективной интриге и к околофилософским рассуждениям о подростковой бесчеловечности и психологической извращенности.

Что интереснее, ни разу за весь фильм Тецуи Накашима не обратился к общепринятому видеоряду, тем самым сделав «Признания» настоящим визуальным экспериментом. Вобрав все лучшее, что есть на японском телевидении, а именно высокопробную съемку, режиссер пустил ее под не менее качественную музыку, превратив всю ленту таким манером в умопомрачительный видеоклип. Это еще больше создает иллюзию фантасмагории, благодаря которой у зрителя есть возможность не так тяжело воспринимать творящиеся на экране ужасы обыденной жизни, или же, напротив, сильнее ими проникнуться.

В каком-то смысле «Признания» технически выходят за рамки известного нам понимания фильма, подстраиваясь под новые фильтры восприятия, или под то, что профессионалы называют клиповым сознанием. Пока в Америке уменьшают длину сцен, в Азии, в творческих мастерских, разрабатывают более изощренные способы влияния над умами и впечатлениями потребителей. И вот тут всплывает еще один вопрос, касаемый морали. Даже если «Признания» создавались, чтобы поднять такую значимую проблему как безнаказанность несовершеннолетних преступников, не спровоцирует ли вся эта красота волну подражателей, как та девочка, впечатленная историей о лунатичке, что перетравила всю семью цианистым калием?

Пользуясь несовершенством уголовного законодательства, японские школьники открывают для себя радости убийства. Довольно нудная лекция о нравственности, с которой фильм начинается, так и не прекращается до самого конца; с ростом числа трупов, правда, становится понятно, что понимается нравственность по-азиатски широко.