Фильм

Карамазовы

В Краков приезжает пражская театральная труппа для показа спектакля в рамках альтернативного фестиваля, который устраивают на территории старого литейного завода (очень модно сейчас в таких интерьерах жить, работать, снимать кино). Актеры репетируют пьесу по роману Достоевского "Братья Карамазовы" (реальная постановка Дейвицкого театра, которую Петр Зеленка захотел увековечить, перенеся в кино).

В промежутках между актами спектакля актеры становятся самими собой - выясняют отношения друг с другом, решают свои жизненные проблемы, занимаются техникой речи.. Но талантливая игра на сцене так захватывает зрителей по обе стороны экрана, что вытесняет, завоевывает, отодвигает реальную жизнь на второй план. На фоне жизни внутри пьесы меркнут события реальности. В какой-то момент действие из замкнутого пространства сцены выплескивается на улицу - два актера идут по тропинке от цеха к цеху и продолжают играть свои роли, и кроме зрителей фильма их никто не наблюдает. Игра на какой-то момент становится былью.

События в жизни и на сцене постоянно рифмуются . В пьесе происходит драма, и в жизни тоже, однако настоящая, реальная трагедия не может прервать игру, спектакль продолжается, зритель не покидает свое место. Театр на время становится важнее жизни. А может не на время, а навсегда.

Я не люблю фильм Пырьева. Не люблю в том фильме ни Мягкова, ни Лаврова, ни Ульянова. Особенно активно не согласен с образом Алёши, созданным Мягковым.
А пока есть возможность посмотреть новую постановка по роману Достоевского и инсценировке Эвальда Шорма, на основе спектакля Дейвицкого театра, поставленного в 2000 году режиссером Лукашем Главицей. Автор сценария и режиссёр Петр Зеленка. Довольно интересный фильм получился у чехов на грани театра и документального кино.

Карамазовы | Karamazovi

kinouho в ЖЖ

Если это был грамотный пиарский ход – браво промоутерам! Право, трудно было бы подобрать лучший момент, чтобы выпускать в российский прокат фильм под названием «Карамазовы». Даже такой неясной кинематографической принадлежности, каковой является для сегодняшнего российского зрителя чешко-польская копродукция. Только что вся страна две недели подряд добровольно-принудительно ежевечерне приникала к телеэкранам и, худо-бедно, восстановила в памяти все перепитии бессмертного романа Федор Михалыча. Воскресили интерес до необходимости срочного переиздания романа в красочной яркой современной обложке.
Еще не утихли споры вокруг нашей экранизации, вокруг актеров, сыгравших главные роли – «Подходит – не подходит»… А тут – на тебе: наши братья-славяне берут и снимают (2008) свой фильм – экранизацию инсценировки, которая идет в одном из пражских театров, а сейчас фильм выходит в российский прокат.
Сняла фильм кинокомпания под названием «Варшавский пакт», если кто помнит, что это значит. Но, если честно, то вряд ли «Варшавский пакт» и режиссер Петр Зеленка как-то специально суетились и подгадывали. Скорей всего, это вышло само собой. Чтобы еще раз засвидетельствовать: идеи носятся в воздухе. То есть идея Карамазовых проснулась и заявляет о себе – то тут, то там. Мне понравилось то, что получилось тут. И там мне понравилось тоже.

На сталелитейный еле теплящийся завод в маленьком польском городке приезжает труппа чешских актеров, чтобы в условиях реальной жизни, буквально среди мартенов и прокатных станов сыграть свой спектакль. Такой независимый фестивальный проект – весь мир театр и все такое. Они приезжают и играют, то есть репетируют – действительно, очень сильную инсценировку. За полтора часа экранного времени они успевают выдать все мысли и большую часть диалогов романа. Но сценическое действие переплетается с жизнью, среди которой играется спектакль – как и было задумано. Ну, вот, в двух словах, структура фильма. Не слишком новая, такой традиционный авангард – можно вспомнить хоть «Кармен» Карлоса Сауры, хоть – «Репетицию оркестра» Феллини… Важно, как это сделано.
Сделано это так: в монологах и диалогах персонажей Достоевского вдруг яростно звучат чуть ли не манифесты актуального нового искусства, которое все, кажется, вышло – не из гоголевской шинели, а из короткого рассказа Ивана Карамазова о бедной девочке, до смерти замученной ее благопристойными родителями.
Этот монолог звучал и в нашем фильме, написан он и в романе, как можно догадаться, черным по белому, но здесь, в предельно концентрированной форме, не заслоненный избыточным многословием, свойственным Федор Михалычу, он обнажается весь: девочку замучили, а вы говорите – Бог есть! Есть Бог? Да нет его! Вот весь современный злой арт-хаус и есть расширенная версия короткого Иванова спича, с малоприятными и неаппетитными подробностями, щедро сдобренная ужасающими крупными планами и непечатными выражениями. И получается, что, начиная с бичевания такого неприемлемого положения вещей, с протеста против такого мироустройства и такого мироустроителя, который все так ужасно устроил, авторы такого «другого кино» - будь то Балабанов, Кира Муратова, Ларс фон Триер или Василий Сигарев – сами становятся в положение мучителей-родителей. Уделяя им столько места и времени (ну, не обязательно родителям впрямую, можно – другим людям и обстоятельствам, причиняющим безвинным детям – или – шире – жертвам – непоправимый и нечеловечески жестокий ущерб). Как бы выпячивая и усиливая их.
А вот фильм «Карамазовы» - при нескрываемом интересе к тем же самым вечным вопросам и с теми же самыми упреками ко Вседержителю – поступает с ними иначе. Предполагая, на минуточку, что у Федор Михалыча, который – если и не первый так глубоко задумался на эту тему, но уж точно первый прогремел на весь мир – что у него, помимо вопросов, претензий и возгласов «доколе!», помимо дерганья Бога за бороду и потрясания кулаком в его сторону, были и какие-то ответы. Может быть, не менее актуальные. Эти ответы не так громкозвучны, как вопросы. И не так чеканно звучат в тексте. Но для того, чтобы их находить, люди и играют этот спектакль. И фильм снимают. Там много всего накручено, и умирающий завод, и умирающий мальчик, и то, что чехи с поляками не понимают друг друга – языков друг друга они не знают, да и английский не очень-то разумеют. Про Сталина и про Папу Иоанна-Павла второго. И про Россию, конечно. Что Россия и Запад никогда не поймут друг друга. Но все-таки мы – братья. Они, чехи с поляками. И мы с ними – тоже. Братья Ка…

Театральная группа из чешской столицы прибывает на в прошлом огромный и мощный металлургический завод для участия в некоем «альтернативном театральном фестивале», в рамках которого собирается показать собственную, несколько авангардную версию «Братьев Карамазовых» Достоевского. Правда, репетиция, которую решили провести прямо в освобожденном от работ, но не самих рабочих, помещении завода, что придало происходящему определенный уровень безумия, авангарда и символизма, постепенно стала выявлять некие разногласия внутри коллектива. Более того, оказывается, что это и не репетиция вовсе, а самый настоящий спектакль, зрители которого – те самые рабочие, внимательно наблюдающие за происходящим вокруг. А может и они тоже – часть безумного замысла режиссера? Театральная реальность хватает за рукав действительность и катится кубарем в самые тартарары человеческой психики, метафизической философии и невероятной самоотдачи – зачастую не столько актерской, сколько зрительской.
Кинематограф давно и уверенно стирает границы между реальностью и выдумкой. Бывшие документалисты, вроде Зайдля, снимают игровое кино, которое не отличить от хроник разоблачения. С другой стороны кино-шизофреники ставят под сомнение вообще разницу между «великой иллюзией» и объективной реальностью. Зеленка же обратил искусство кино в мощный электромагнитный передатчик, установленный на границе между театральным искусством и жизнью. Границе, ныне уже не существующей, после того, как на экраны вышел этот фильм. Большую часть «Карамазовых» составляет непосредственно сам спектакль, неплохо известный любителям театра и литературы, но ни о какой вторичности речи вести нельзя. Мало того, что сам по себе спектакль чудо как хорош – ребята играют, что называется, «без кожи». Так еще и события из достоевщины литературной перетекают в прозу реальности и наоборот. Только что обсудившие какие-то бытовые вопросы актеры могут без предупреждения продолжить диалог своих персонажей, вокруг грохочет настоящий социалистический ад – сера и пламя, решетка станка превращается в исповедальню, а смерть ребенка – в неотъемлемый конструкт грубой реальности. Но сначала – спектакль, потом уж все остальное, менее важное – жизнь или смерть.