Фильм

Тайное сияние

Хорошенькая, но искалеченная непростой судьбой кореянка, учительница музыки Син Э, бежит из Сеула в тихий, по-провинциальному красивый Мильян, означающий на языке перевода «тайное сияние». В голове – чистые мысли о новой жизни, на руках – непослушный десятилетний пацан, сбережения на покупку земли. Через неделю мечты обращается в прах: сына крадут и убивают, а деньги теряются где-то в мусорном мешке. Убийцу ловят, и он к ужасу молодой женщины оказывается улыбчивым вчерашним приятелем. От всего этого Син Э сперва сходит с ума, а затем обретает веру в Бога с помощью радостного хлопанья в ладоши. Впрочем, настанет день, когда Бог покажет свое истинное лицо – лицо гада и всепобеждающего мерзавца.

«Тайное сияние» - участник Канн-07, серебряный приз за лучшую женскую роль, два часа двадцать фильм-истерика про женщину, потерявшую всё кроме жажды мести. Провокатор Ли Чан-Дон создает картину из тысячи маленьких деталей, совершенно непонятным образом наводит свою 35 мм камеру и компонует свет так, что измученное лицо красивой актрисы Чон До-ен всё время держится на условно первом плане, если даже спрятано где-то в толпе. Сразу понимаешь, что вера для местных сектантов, молящихся на диковинные распятия, является чем-то вроде забавы, в то время как для главной героини – это бездонная пропасть, в которую можно нырнуть однажды в безумии, но невозможно выбраться. Чего стоит сцена в тюрьме, когда женщина приходит к убийце, чтобы его простить, а тот, расплываясь в блаженной улыбке, предприимчиво отвечает: не стоит, Господь уже отпустил мне грехи.

Южнокорейский режиссер Ли Чан-Дон в русле новейшей азиатской волны снимает кино чувственное, щекотливое, сложное, на запрещенные темы. Но в отличие от другого корейца, прославленного Пак Чан Вука («Олдбой»), обходится без молотка и перерезанных артерий. Не то, чтобы здесь не было депрессий, болезненных психозов и фирменного корейского экстрима, просто они склеиваются не пролитой кровью, а неким мистическим таинством, характеризуемым самим автором как «видеть то, что не видно». Вся вторая половина картины – это ожесточенный спор с Богом. В ключевой сцене героиня пытается совратить мужа одной верующей аптекарши (при этом камера зависает над её лицом, будто та таращится в небо), но у мужа почему-то не встает. Хочет сорвать выступление священника песней «Ложь», но и это не срабатывает. Кончает жизнь самоубийством, но врачи, как назло, успешно реанимируют и возвращают с того света. Бог ведет и выигрывает, ловя кайф в несомненном превосходстве над жизнью, судьбами людей. Так человек, порою, с удовольствием шмякает муху в лепешку. «Ой, прибью эту назойливую истеричку-мать, она мне на нервы действует!» – словно, кто-то раздраженно произносит свыше. Муха и человек как равнозначные понятия – это конечно жестокое сравнение, но такая жестокость вполне соответствует духу южнокорейского кино.

Молодая вдова Син Э переезжает вместе с десятилетним сынишкой из шумного и кишащего миллионами Сеула в родной для нее провинциальный городок Мильян, надеясь обрести здесь, среди застывшей в безвременье природы и в окружении милых приветливых людей, свое успокоение и умиротворение. Однако этому не суждено сбыться, и очередной черный вихрь несчастий безвозвратно захватывает ее.

Один из главных триумфаторов Каннского кинофестиваля 2007 года, четвертая по счету крупная режиссерская работа мастера изысканных и поэтичных психологических драм и мелодрам Ли Чан Дона, экранизация романа знаменитого южнокорейского писателя Чон-юн Йи «Тайное сияние» начинается с сюжетной завязки, очень типичной для большинства образцов современного кино Южной Кореи: с ужасающего по своей бессмысленной жестокости преступления, которое перечеркивает жизнь человека на два неравноценных периода «до» и «после», ломая окончательно привычный порядок вещей и меняя человека, иногда в худшую сторону. Но Ли Чан Дон детективную линию оставляет сугубо формальной и вместо предполагаемой истории справедливого жестокого возмездия в «Тайном сиянии» разворачивается сложная по своей драматургической палитре и сюжетной насыщенности слегка переиначенная на корейский лад история ветхозаветного Иова Многострадального, у которого Бог отнял все во имя проверки человека на истинность и незыблемость веры.

Главная героиня фильма, Син Э в исполнении награжденной Золотой Пальмовой ветвью актрисы Чон До Ен, в начале ленты предстает натурой чувствительной и странной. Доброта, нежность и всепроникающая добродетель Син Э кажутся чуждыми и чужеродными всем окружающим ее жителям Мильяна, которые считают женщину просто странной, юродивой, тонкую кожу которой ранить очень легко. Она, если угодно, экстраполирует в себе черты князя Мышкина из «Идиота» Достоевского: не от мира сего, изгой, которая преисполнена внутреннего сияния, духовной и моральной цельности вкупе с почти детской наивностью и незащищенностью. Она искренне верит всем и живет по принципу, что все люди добры, хотя это, конечно же, глубокое заблуждение. Заблуждение и ошибка, за которые предстоит расплачиваться в полную цену.

Всеобщая черствость, равнодушие и жестокость, твердая скорлупа, покрывающая пустые души — это лишь малая толика того, с чем придется столкнуться Син Э и выйти потом совершенно иной, внутренне изменившейся и ожесточенной, ибо общество отвергает добродетель и вообще таких, как она, чья незамутненная святость и открытость привлекательны для совершеннейших негодяев. Простая арифметика дарвиновских законов выживания, и Син Э придется вступить в схватку с Богом, приняв его как постоянно требующего жертв на своем алтаре или вовсе отвергнув. Дальнейшие два часа фильма воплощают в себе всю драму этой женщины, которой суждено таки обрести своего истинного спутника и апостола, в роли которого убедительно смотрится один из самых выдающихся актеров современной Южной Кореи Сон Кан Хо. Но путь к смирению долог и мучителен, ей предстоят богоборческие сражения и ливни слез, которые очищают и вытравливают все негативное. Однако прощения врагам своим Син Э не готова дать, ведь цена такого прощения слишком для нее высока. Жизнь ее ребенка, в конце концов, и ее жизнь, превратившаяся в кошмарный силлогичный сон. Велика цена ее страданий, а Бог бывает жесток, иногда даже слишком, к детям своим.

Первые 40 минут фильма режиссер рисует перед зрителем практически святую главную героиню, жизнь которой построена исключительно на страданиях и лишениях. И до определенного времени Син Э принимает ниспосылаемые ей испытания как данность, однако финал рушит идеи всепрощения. Религиозная, пропитанная духом христианских догм притча внезапно превращается в антирелигиозный памфлет об утраченной вере и о слишком большой цене за святость и сокровенность. Бог жаден, а ты его пища.

«Тайное сияние» по своей интонации приближается к «Догвилю» Ларса Фон Триера; Син Э становится подобной жертвенной Грейс, которой пользовались все, кто хотел и как хотел. Однако, если Догвиль был городом-фантомом, условностью и метафорой, то Мильян куда как более прозаичен и реален. И оттого становится еще страшнее, ведь в таких микроскопических провинциях бывает чересчур много грешников, но очень мало святых, которые рано или поздно обречены на бунт. Бог многогранен, и иногда в нем слишком много от Дьявола.

Так повелось, что люди вспоминают о Боге лишь в тяжелые минуты жизни, а в самые невыносимые о Нем начинают задумываться даже атеисты. Смотрит ли Он на нас в данную минуту, или разумное устройство мира — это обточенный временем камень, превратившийся в невероятной сложности живой организм, но вопрос религии и существования Бога, по сути, остается вопросом Вселенской справедливости или ее отсутствия. Син Э (Чон До Ён), героиня фильма «Тайное сияние», с полным правом может утверждать, что мир не то что неразумен, а откровенно и бесповоротно жесток. И сколько бы она не искала ответы, на волнующие ее вопросы, какие книжки бы не читала и каких бы людей не слушала, Смысл всегда будет непостижим, а сомнения в его отсутствии никто и никогда не сможет развеять, даже убедив, что все, что ей нужно — это вера.

Будучи вдовой, Син Э вместе с сыном переезжает в город рождения ее преставившегося недавно мужа — Мильян. Местные жители по праву считают ее странной, раз она покинула такое замечательное место как Сеул, но постепенно привыкают к ней и впускают в свою жизнь. Син Э настолько отогревается и проникается доверием к людям, что даже делится с половиной города планами на покупку большого участка земли, и кто бы мог подумать, что в таком тихом месте может обитать свой маньяк. Сначала ее сына похищают с целью выкупа, а потом тело ребенка находят в реке. По ране в душе, покрывшейся слабой корочкой, наносят сильный и непоправимый удар, но Син Э всеми силами и их отсутствием продолжает жить, и тут по стандартному сценарию, обезумевшей от горя женщине подсовывают духовную книженцию со словами, что есть еще «Божья любовь». Очевидно, что судьба приготовила для Син Э очередной удар.

Ли Чан Дон еще в «Оазисе» (2002) продемонстрировал национальную черту корейской кинематографии — «жестокость», постулировав, что он ей не чужд, но работать с ней собирается в другом ключе. Жестокость в его фильмах, — это всегда невообразимая черствость окружающих нас людей, оборачивающаяся еще большим кошмаром на контрасте с безобидными, простодушными персонажами. Уместно заподозрить режиссера в симпатии к теории, что человек изначально зол, но, под более широким углом зрения, злой оказывается система, гнобящая простодушных. Там, где не может добить страшный случай, ему на подмогу всегда придут жадные, непорядочные люди, продав под видом лекарства еще большее отчаяние. В «Оазисе» под личиной заботы скрывалась жажда заработать на пособии для инвалидов, в «Тайном сиянии» опасность протянутой руки на порядок закамуфлированнее. Можно бесконечно говорить о вреде проповедей, целью которых не является помощь человеку, но на этот раз Ли Чан Дона интересует не столько взаимодействие паразитов и реципиентов, сколько оправданность существования зла на Земле, ответчиком за которое выставляется Бог, ну или тот, кто его придумал

Если верить поговорке «где тонко, там и рвется», то вполне можно предположить, что ситуация, рассмотренная Ли Чан Доном реалистична, и человека может постигнуть цепь таких трагедий. Причем, исключая экспрессию корейского языка, всегда отдающего какой-то комичностью, режиссер нисколько не нагоняет мрачности, старательно фиксируя метаморфозы Син Э, от горя к выздоровлению, от безусловной веры к полному ее отрицанию через озаряющие сомнения. Ли Чан Дон даже не стремится в чем-то обвинить секту, ни разу не показав, к примеру, факт вымогания денег, лишь позволяя сделать вывод, что искусственное прощение убийцы и выработанное за неделю состояние счастья — лживо и разрушительно, а страдание лечит не молитва, а время и осознание продолжения жизни.

Актриса Чон До Ён берется за немыслимо сложную роль, на которой очень легко выбиться из образа и переиграть, тем самым опошлив все чувства матерей, потерявших своих детей. Тем не менее, она старательно проживает вместе Син Э все стадии трагедии вплоть до светлого или не очень финала (кому как кажется, он открытый). С ней не случится катарсиса, а тайное сияние Миньляна может оказаться зловещим. Может Бог испытывает ее веру, как Иова, а может это невыносимое горе бессмысленно. Но день течет за днем, забирая своих мертвых, и взамен оставляя солнечный луч, в котором может, есть высший смысл, а может его можно объяснить одной волновой или корпускулярной теорией. В любом случае, жить как-то надо, а иногда даже выживать, кто бы не был в ответе за зло.