Фильм

Раз, два, три — замри

Рецензия содержит спойлеры.

«Раз, два, три – замри!»
Единственная радость малышки Викторины – игра в живые фигурки со своими сверстниками. И то, как только сверстники приблизятся к ней, они начнут трогать ее груди и спрашивать, начала ли она носить бюстгальтер, или же еще нет. Это она знает точно – правила игры неизменны.
Викторина живет в пригороде Парижа, в районе, раскрашенном всеми цветами расовой палитры: от черного (негры) до бронзового (арабы). А также турки, китайцы и марокканцы, слегка разбавленные опустившимися и регулярно не получающими зарплату европейцами – испанцами, итальянцами, теми же французами, но классом заметно пониже, чем жители Парижа и других городов Франции.
«Все мы из пригорода Парижа, а из какого – уже неважно. Ты – из бедного, я – из богатого, но все равно это пригород Парижа»…
Драки в их маленьком городке устраиваются регулярно, изнасилования считаются местным развлечением, на которое ходят поглазеть. Грабят так часто, что один из местных жителей перестал закрывать двери дома: «Все равно хоть какая-то связь с миром. А то гости у меня бывают редко»…
И на этом фоне живет и процветает, если такой термин здесь можно применить, семья Викторины. Француженка-мать, предельно выжившая из ума, постоянно стремившаяся «Пойти посмотреть на изнасилование», и регулярно бьющая посуду. И отец - испанец, который, казалось, ничего в этой жизни не видел, не видит, и видеть не собирается, кроме местного бара и небогатого выбора алкогольных напитков в нем. Зато он – Мировой Папа. Он не помнит всех своих детей, но дети помнят его, и всегда сопровождают его по дороге домой. Турки, марокканцы, арабы. У них, у детей этого района, так принято: сегодня – здесь, завтра – там. Все они – одна большая коммуна, и кому какая разница, кто сегодня считается «мамочкой» ораве детей, по численности превышающей команду болельщиков «Манчестер Юнайтед». Главное, что у мамы - «большие сиськи». И что им дадут поесть.
Тема Отца, пожалуй, является наиболее важной и значимой, и проходит тонкой, но ощутимой линией через весь фильм. И проходит не случайно: режиссер картины, Бертран Блие, потерявший в тот год своего знаменитого отца, актера Бернара Блие, словно бы пытается проститься с ним, и проститься достойно, высказав посредством малышки Викторины важные слова, которые Бернар, конечно же, знал, но которые никогда не будут лишними: «Я люблю тебя, и буду помнить всегда».
Марчелло Мастроянни, получивший приз за лучшую мужскую роль второго плана, сыграл Мировое Отцовство со всей мощью, на какую был способен, и какую не смогли бы показать многие актеры. Отец Викторины – не горький алкоголик, устраивающий дома скандалы, бьющий посуду и детей. Как раз напротив. Детей он обожал, всех. Вокруг него всегда вилось такое количество мальчишек, и чужих, и своих, что иногда он в них путался. Впрочем, он часто путался – никак не мог запомнить номер своего дома и квартиры, и вечно вместо родного стола попадал за стол очередной негритянской семьи. Его это, впрочем, не смущало – он брал ложку и наяривал за двоих, потому что знал - опять, когда он возвращался домой, озорники поменяли номера домов и квартир…

Странная, эксцентричная форма подачи таких вечных явлений, как доброта, искупление греха, стремление к высокому и любовь в ее и эротичном, и глобальном, вселенском, я бы даже сказал, проявлении. Происходя из квартала, который даже трудно назвать низшим обществом, который вообще «обществом» нельзя назвать – это просто конгломерат порока; на фоне насилия, нищеты и грабежей произрастает странная девочка. В ней, в этой девочке, видны проявления когнитивного диссонанса, если можно говорить о таком термине в данном конгломерате. И, тем не менее, это именно он. Патологическое (именно для этого общества) желание стать лучше. Желание гордиться своей матерью, за которую приходится краснеть. Желание гордиться своим отцом, за которого также приходится краснеть. Ранняя зрелость духа при полной незрелости тела. Она берет на себя ответственность за всех, кто ее окружает. Она пытается имитировать взрослую жизнь, как дети, которые играют в дочки-матери. Ей не нужна взрослая жизнь. Она лишь пытается соблюсти её атрибутику, но ту атрибутику, которую она, ребенок, видит – абсолютно внешнюю сторону. Это очень взрослый ребенок, инсайт (не путать с термином «инсайд») общества, в котором она выросла. Она мечется от одиночества, поэтому на всю жизнь запоминает Поля, своего первого мужчину, тоже не опустившегося до конца, и тоже имитировавшего взрослую жизнь и игру в любовь.
Викторина пытается эпатировать общество, в котором она выросла, то самое общество, которое является одним большим единым эпатажем.
Кажется, что и актеры, и режиссер путем метафорического искусства пытаются извиниться перед поколением своих родителей за непонимание. Образы памяти героини не живут отдельно, они просто вплетены в ее взрослую жизнь. Не случайно мать представлена полоумной, играющей в дочки-матери. Логично, что в какой-то момент дети становятся взрослее своих родителей. В этом заложен прогресс человечества. И в нормальных отношениях дети в итоге меняются местами, и уже они опекают родителей, а не родители – их. В фильме это передано с помощью метафор, разрывов во времени, флэшбеков и образов, очень ярко. И, несмотря на то, что Викторина всю жизнь стыдилась своей матери, во взрослой жизни она постоянно нуждается в ней. Образ матери приходит в самые неожиданные моменты, она пытается прогнать его, но образ все равно приходит. Живет в доме напротив, ломится в двери, врывается в дом, предлагает помощь по хозяйству. Такой вот назойливый образ.
И герой Марчелло Мастроянни выведен, как отец, которого любят, и любят безумно, но не понимают. И только в конце, когда он уходит окончательно, когда дух его уже исчезает, только тогда наступает всепрощение и понимание Отца, как такового.

«Раз, два, три – замри» - это не просто детская игра. И она, Викторина, замерла. Да, был прорыв, был инсайт. Она пыталась вырваться из того круга, в котором выросла. Ей даже почти это удалось с помощью замужества, но она стала для выходца из богатого пригорода любимой игрушкой. Женщиной-куклой, женщиной-дочерью. И замерла не только она, но и муж, который опустился до ее уровня, потому что в силу своей влюбленности не смог поднять ее за собой. Викторина так и осталась девчонкой, со своим прошлым, со своими образами, замершей в своем развитии.

Раз.
Два.
Три…

Замри!

Бедная французская глубинка, полная арабов, вместе с их музыкой и культурой, которая если и ассимилировалась удачно, то только исключительно в криминальную среду. Девушка по имени Викторина (Анук Гринбер) пытается повзрослеть, найти себя и счастье в этом довольно суровом и грубом мире. Ее солнечное настроение, лучащееся ожиданием прекрасного, постоянно разбивается о гнусность, насилие и пошлость мира мужчин. Вскоре в ее жизни появляются двое. Один из них – молодой и полный сил бандит по кличке Малыш Поль (Оливье Мартинез) – становится ее любовником и любовью, хотя вряд ли заслуживает даже ее взгляда. Второй – старый и разбитый выпивоха, потрепанный жизнью (Марчелло Мастрояни) – оказывается ее отцом. Викторина не вынуждена разрываться между ними, ее хватает на обоих. Другой вопрос в том, насколько нужна она им. Уж явно не настолько, насколько они нужны ей. Хотя и без нее ее мужчины жить не смогли бы. В прямом смысле этого слова.

Снова перекошенная комедия абсурда и слегка сюрреалистическая трагедия в одном флаконе. Более того, порой кажется, что чем дальше снимает Блие, тем больше его фильмы удаляются от реальности. В более ранних картинах его вальсирующие волосатые герои революционной распущенности с приготовленными носовыми платками были вызывающей реакцией на тенденции современности, манифестом молодежи, бунтом плоти. Но с конца 80-х герои режиссера погружены в какой-то самодостаточный целлюлоидный мир, порой прорывая оболочку и всасывая внутрь реальность, но в основном переваривая довольно крупные проблемы, пусть и выросшие из тех же сексуально-моральных проблем. Мир вокруг Блие менялся, менялся и внутренний мир режиссера. В его жизнь пришел близкий человек – его главная актриса Анук Гринбер. Из жизни ушел другой близкий человек – его отец Бернар Блие. Не мог не меняться и кинематографический мир режиссера, хотя узнаваемые очертания излюбленных приемов все еще узнаются.

Что касается актерской игры, то она тут как всегда вызывает если не восторг, то пристальный интерес, ведь режиссер всегда предлагал своим актерам сложные, уникальные, вызывающие роли. Впрочем, если рассматривать ту же Гринбер, которая в предыдущей картине «Спасибо, жизнь» была не только великолепна, но и вызывала обожание как женщина, то здесь ее полуистерический восторг и инфантилизм, переданный на полувизжащем уровне игры вызывает дискомфорт. Конечно, так по фильму и стоило делать, но смотреть на это порой нет никаких сил. Увы, еще дальше режиссер-муж лишь продолжить испытывать на прочность любовь зрителя к собственной жене не только как к актрисе, но и как к прекрасной женщине.