Фильм

Скафандр и бабочка

Да-да, я хорошо помню историю Жана-Доминика, хотя не припоминаю, в каком журнале я читала об этом десять лет назад. Конечно, история уникальная, она и тогда обошла весь мир и тронула многих, и сейчас, спустя время, вернулась к нам в виде фильма. Известно, что зло многогранно, а, изображая добро, легко скатиться к банальности. Однако, смею полагать, что авторам Скафандра и Бабочки удалось рассказать историю обездвиженного француза внятно и ясно, избежав слащавости. Очень запоминающаяся лента, прежде всего работой оператора.

Фильм нахватал кучу наград и привлек внимание множества людей. И слава Богу. Нам нужны эти примеры мужества. Стоит время от времени окидывать взглядом самого себя, свой скафандр. Такие истории напоминают, что несчастье и смерть внезапны, что нельзя упускать время, что надо успевать говорить главное, ловить шанс наверстать упущенное.... Кроме того, лента воистину - конгломерат милосердия. Бывшие жены, друзья, отцы, врачи, сиделки, издатели, дети героя - все они - лучшие люди на свете, готовые на самопожертвование ради прикованного к кровати человека. Чувствую себя неспособной на поступок, восхищаюсь всеми ими и плачу. Сентиментальные слезы (а сегодня мало кто в зале не заплакал), терапевтический эффект.
Возможно, пять звезд - несколько завышенная оценка, но это намерено. Крылья после этого фильма, определенно, режутся. Хочется сделать доброе дело, побежать кого-то спасать.. Наверняка ж, завтра все пройдет.. Тем не менее, не напрасно. Полезное кино.

э, эс, а, эр, и, эн..

Ошеломительной силы фильм. Вроде бы не первый на тему - сразу что приходит на ум, это "Море Внутри" с Бардемом и "Малышка на миллион" Иствуда, но ей-богу, эти фильмы со всеми их достоинствами и недостатками смотрятся как среднестатистические мелодрамки по сравнению со "Скафандром". В общем-то из-за вышеперечисленных лент я и не питал особых надежд в отношении этого фильма (даже несмотря на приз в Каннах Шнабелю как лучшему режиссёру) - и только был рад тому, что настолько ошибся.

История, положенная в основу, довольно широко известна: Жан-Доминик Боби (Матьё Амальрик), редактор французского Elle, витальный, странной красотой привлекательный мужчина, был парализован в результате внезапного инсульта и оказался полностью обездвижен - за исключением левого века. Отчаяние и жалость к себе постепенно превозмогаются жаждой мысли, воспоминаниями и любовью от тех, кем он по большей части пренебрегал, когда был активен и здоров. С их помощью Боби за год "напишет" книгу о себе, своих переживаниях, своей любви к жизни, чтобы уйти с чувством выполненного долга, пусть и вынужденного такими обстоятельствами.

Бывшая подруга и мать его троих детей Селина (сногсшибательная Эмманюэль Сенье) заботливо утирает слюну из его разбитого параличом рта; красавица-врач Анриетта (Мари-Жозе Кроз, абсолютно роскошная тут, и очень похожая на Найоми Уоттс) не отступается и обучает его коммуницировать с помощью подвижного века, разработав для этого специальный алфавит; хорошенькая Анн Консиньи в роли терпеливой Клод, записывающей по буквам моргание Боби; его отец, 92-летний Макс фон Зюдов, теряющий последние воспоминания - сцены со всеми ними просто сногсшибательны. Чего только стоит один эпизод, когда Селина сидит с Боби в его палате и вдруг туда звонит его любовница, колторая с момента аварии к нему ни разу и не появилась, и тот с помощью плачущей Селины надиктовывает фразу "Я жду тебя каждый день". Это надо видеть.

Фильм безупречно снят деликатной, интимной камерой постоянного спилберговского оператора Януша Каминского, с множеством красивых пространств, ярких воспомнинаий героя, музыкой Тома Уэйтса, красивыми женщинами и горьким финалом, после которого хочется ещё несколько минут посидеть в пустом кинозале и просто помолчать. Если так пойдёт дальше, то придётся ревизовать все списки "Лучшего кино за 2007": "Скафандр и Бабочка" просто обязан там оказаться.

Жизнь Жана-Доминика Боби, 42-летнего парижского кутилы и донжуана, главного редактора журнала Elle, переворачивается с ног на голову после того как во время автомобильной прогулки с сыном с ним приключается инсульт. Спустя несколько недель он очнется в больнице (с этого момента начинается фильм) полностью парализованным. Мозг и память полностью функционируют, но единственным органом не подавшимся на "уговоры" болезни остается левое веко и глаз. Сексуальная доктор-логопед выдумывает для Жана-Доминика способ общения с окружающими: собеседник должен читать алфавит, а больной моргать когда тот дойдет до нужной буквы. Погрузившись в сырой мир неизведанного одиночества Жан-Доминик "надиктовывает" преданной сиделке книгу, которой суждено появится на прилавках магазинов за 2 дня до смерти автора.

Поначалу кажется, что Шнабель разыгрывает перед зрителем очередную вариацию "Графа Монте-Кристо". Вариацию, где нет места мести, вывернув наизнанку внутренний мир своего Эдмона Дантеса и повесив его перед толпой на флагшток, да повыше, чтоб видно всем было. Масла в огонь подливает и сам Боби, говоря о том, что перечитывает классический роман Дюма прямо с экрана. Но на самом деле Жан-Доминик лишь жертва мира в котором он существовал. За тоннами устриц, безцеллюлитных попок и галлонов шампанского, о которых рассуждает в своих монологах в картине сам герой, Боби не замечал нужных вещей. Он не пытался спускать все на тормозах, но и уж точно не выбрал "верную дорогу". "Наверху" достаточно жестоким, но, наверное, единственно возможным, способом решили вывернуть нутро душевного калеки, который погряз во вранье, человеческой грязи настолько, что не мог находиться в одной комнате с мигающей фигуркой Девы Марии, чтобы доказать существование простых материй, любви, семьи, детей.

"Скафандр и Бабочка" - может и не лебединая песня, но точно смачный бенефис оператора Камински. То мы становимся свидетелем того как Жану-Доминику зашивают глаз и все это видно "изнутри". Оператор то моргнет в такт с главным героем или "заплачет, расфокусировав камеру. В любом из этих случаев эффект потрясающий, действующий на обывателя словно красная тряпка на быка.

А то, что жить начинаешь, только когда оказываешься на краю пропасти это и так понятно. И без Шнабеля. Благодаря тому, что нас очень долго учили сей парадигме через телеприемник. Кое чего мы не понимали, но прилежно внимали все до последней киношной крошки. И ведь никого не удивить тем, что сейчас даже проникновенный разговор Жана-Доминика с отцом не заставит какого-нибудь железобетонного циника разрыдаться во весь голос с соседнего ряда. Шнабель это знает, поэтому приберегает слезы на финал. А они будут. В этом я вас уверяю.

Жан-Доминик Боби (Альмарик), преуспевающий шеф-редактор журнала "Элль", тяжело просыпается и с трудом фокусирует взгляд на больничной стене. Санитар, увидев, что пациент проснулся, позовет опытного невролога, который сообщит Жану-Доминику, что у него - синдром "locked in" (у нас "синдром деэфферентации" или "синдром изоляции"), случившийся в результате обширного инсульта и последующей комы. При том, что органы чувств и сознание в полном порядке, Боби полностью парализован, и единственной подвластной ему частью тела остается левый глаз, которым Альмарик весь фильм смотрит, бешено вращает, удивляется, радуется, грустит, и, наконец, общается: моргнуть один раз означает "да", два раза - "нет".

Аллюзия понятна: скафандр - ставшее тюрьмой тело, заключенным которого является главный герой; бабочка - воображение и память. Она, освобожденная исчезновением большинства материальных потребностей, порхает безо всякого разбора: от жизни насекомых "как по Дискавери" и встречи с египетскими фараонами до дней рождения собственных детей. Не раскрою большой секрет, если расскажу, что журналистское нутро возьмет в главном герое верх - ему захочется провести репортаж из своего скафандра.

Скудность использованных изобразительных и драматургических средств, которыми рассказана эта довольно банальная история о трагедии упущенных возможностей и недолюбленных родственников, вполне сообразна практически ничтожным возможностям главного героя. Однако, тем, что им дано, создатели фильма пользуются с виртузностью Паганини, играющего на одной струне: заставить волю к жизни столь убедительно и трогательно моргнуть на прощание получится далеко не у каждого.

Американец Джулиан Шнабель был не единственным режиссером, решившим рассказать историю Жана-Доминика Бобби, редактора французского журнала Elle, который в 1995 году перенес инсульт, и в результате оказался полностью парализованным, за исключением левого глаза. Глаз этот, в принципе, и являлся первым рассказчиком – с помощью особого алфавита, Бобби «наморгал» ассистентке 130 страниц своих воспоминаний вкупе с теперешним мироощущением затворника в собственном теле. Миловидная женщина, как скороговорку, произносила наиболее часто используемые буквы, а когда доходила до нужной, «писатель» начинал активно работать веком.
Вторым стал Жан-Жак Бенекс снявший 25-минутный документальный фильм “Под домашним арестом”, в котором запечатлел процесс создания книги и активную, несмотря на паралич, жизнь Бобби. Но, то был взгляд стороннего наблюдателя, пусть и любопытный, однако лишенный яркой эмоциональной раскраски.
Спустя 12 лет пришло время полнометражной картины, которая удивительным образом помещает зрителей непосредственно в голову героя, в этот неподвижный, нелепый скафандр, в котором бьется бабочка человеческого сознания.
Шнабель демонстрирует серьезный подход к делу – вместо слезливой мелодрамы, арт-хаус с человеческим лицом, Джонни Деппа заменяет Матье Амальрик, а самой красивой музыкой становится мантра, сотканная из букв французского алфавита, безостановочно звучащая из уст практически всех персонажей.
Художник-неоэкспрессионист, Шнабель, уже снял два фильма-биографии («Баския» и «Пока не наступит ночь»), где для создания атмосферы охотно использовал визуальные эффекты и специальные светофильтры. На этот раз он пошел еще дальше, превратив картину в настоящее визуальное пиршество.
Художественные фантазии Шнабеля и оператора Яноша Камински превращают объектив камеры в «живой» глаз Бобби, большая часть фильма – погружение в скафандре на дно внутреннего океана, где крупные планы лиц, сменяются еще более крупными изображениями губ, кончиками пальцев, бэйджика с именем доктора, размытыми лицами друзей, детей. Неподвижный мир, сотканный из одинокого взгляда паралитика, пугает и завораживает. И лишь во снах и воспоминаниях камера, наконец, обретает привычную свободу.
Получившийся в итоге невероятный эффект присутствия создает общее неторопливое течение времени внутри кадра. Скафандр слишком тяжел, а реальность такова, что вести диалог с самим собой гораздо сложнее, чем диктовать моргая. Бабочка создана для полетов, и единственный выход из кокона только один – медленно, буква за буквой, протискиваться сквозь несчастное левое веко.
Бобби, как истинный француз, будет размышлять о женщинах (их много и все они красавицы), боге, в которого не верит и душе (как атеист он предпочитает слово «воображение», но мы-то точно знаем, о чем речь). Вместо самосожаления – ирония и беззвучный смех. Убиваться по поводу своей непростой судьбы и разводить пустые разговоры о том, почему с хорошими редакторами порой случаются инсульты он не собирается. Ведь гораздо интереснее представить на какой овощ ты стал похож больше – на огурец или картошку?
Эта философия спасает фильм от излишних сантиментов, коих и так предостаточно. Вопрос «разве это жизнь?», возникающий в голове героя, остается не озвученным. Неспешно, как и все повествование, Бобби приходит к осознанию чуда жизни, когда великим даром можно считать возможность вспоминать и фантазировать. Безысходность трансформируется в надежду, которая в свою очередь превращается в книгу. Выбравшаяся из заточения бабочка еще пару дней греется на солнце, а затем, расправив крылья, улетает.
(Жан-Доминик Бобби умер спустя два дня после выхода его книги «Скафандр и бабочка»).