Фильм Сады осенью

Наверное, министр из него (Бланше) и впрямь был неважный, раз той осенью на парижских бульварах вместе с кленом зарделся кумач, а возмущенная толпа завела ладно бы «Интернационал» — «Взвейтесь кострами»! За это его — вместе с медалями, арбалетами, статуэтками лошадок и гравюрами кабанов — попросили из кабинета. Жена (Мотт) тотчас перенесла свою задрапированную в Gucci задницу к более успешному коллеге, любовница отказалась приютить. Только маман (переодетый в высокие букли и кружева Мишель Пикколи) больше впечатлилась ссадиной на его запястье, нежели отставкой и разводом, выдала денег на первое время и ключи от старой семейной квартиры — да негры давно ее превратили в сквот. В довершение бездомного министра облили помоями — но выросшая в проститутку подружка детства подобрала бедолагу, научила не стоять под тем опасным балконом, с которого льют гадость, помыла и спать уложила.

И так до без конца: тумаки сменяются нечаянными ласками, безвыходные ситуации — внезапными обретениями и наоборот. Носитель западного склада сознания, привыкший повсюду находить рациональное зерно, рискует заплутать в авторских намерениях и выводах, во всех этих бесконечных завязках и развязках, противопоставлениях богачей и бедняков, в семантической игре с животными, живыми людьми и тенями кинопредков (Иоселиани реанимирует самые разнообразные образы старого кино, от вертлявого итальянского комика Тото и сухопарой уборщицы Рины Зеленой из «Подкидыша» до викторианской фифы Ванессы Редгрейв из «Убийства в «Восточном экспрессе»). В «Садах осенью» Отар Давидович оказался как никогда близок к работам своего любимого комедиографа ЖакаТати — несуетным пантомимам, где больше хмыкают и лопочут общие фразы, чем связно разговаривают, где попавшие в кадр кипящие кофейники и драндулеты — не говоря уже о слонах, кабанах и леопардах — имеют не меньше собственного мнения, чем персонажи-люди, а люди, напротив, норовят окарикатуриться не до мультяшек даже, а до рисунков из самоучителЯ иностранного Языка. Короче, «теперь медведь стал подобен человеку, и человек — медведю», как завещал великий Фолкнер. Нет иерархии — только горизонт, один для всех, недосягаемый навсегда. И если где и искать зерно в этой упоительной, как незапланированная попойка, картине, то во фразе одного высокопоставленного африканца: «Сегодня я министр, а завтра — кто знает?..Следует помнить всегда: жизнь — она долгая».