Фильм

8 1/2 женщин

Явственно возникает впечатление, что те или иные режиссёры авторского кинематографа, задумывая снимать на определенном этапе своей карьеры метакино, этот созерцательный слепок с себя любимых, считают себя обязанными отдать дань уважения великому Федерико Феллини и его «8 1/2» вместо того, чтобы без привлечения столь очевидного контекста сформулировать собственное видение потустороннего мира кино, где актерские амплуа, маски и настоящие лица срослись в жутком триединстве. Постмодернизм значительно упрощает жизнь и украшает творчество, и без гипертекстуальности Феллини не смогли обойтись ни Годар, ни Трюффо, ни Альмодовар (причем дон Педро сделал это дважды), ни Тарантино, ни даже культовый британский художник с навыками алгебраиста и чуть больше режиссёр Питер Гринуэй, в 1999 году, когда в его карьере стал намечаться определенный спад, прокосплеивший знаменитого итальянца едва ли невыразительнее и невразумительнее всех в своих «Восьми с половиной женщинах».

Нарочито наполненная иронией история Эмменталей, нувориша Филиппа и его сына Стори прочитывается чересчур буквально, несмотря на все старания самого режиссёра и двух его операторов — Ван Бруммелена и Вьерни — насытить буквально каждый кадр изысканной эстетикой и подспудной метафоричностью. Но сюжет, выстроенный в духе Кентерберийских рассказов Чосера, постепенно распадается лишь на ворох эпизодов эротической, психоэротической или околоэротической направленности. Причем очевидно, что под образами Филиппа и Стори (слишком говорящее имя; эдакий воплощенный нарратив) Гринуэй подразумевает самого себя, и вся картина от начала до конца — непривычно аскетичная, лишенная привычной куртуазной барочной лощенности — является сублимацией авторского самокопания, до определенной степени тягостной его рефлексией, тщательным желанием разобрать самого себя на кусочки перед всеми, киноязыково раздевшись донага. Отзвуки предыдущих лент режиссёра — от «Падений» до «Интимного дневника» и «Z00» — видны невооруженным глазом, но в сущности нет в этой картине ни богатства красок, ни пира фактур. Очищенный от эстетского гиперформализма Гринуэй, в «Восьми с половиной женщинах» выдал сухой остаток, выжимку своего творчества исключительно с точки зрения философии и привычной физиологической телесности.

Его «Восемь с половиной женщин» — это в то же время попытка постичь мужскую природу через призму взгляда на отца и сына Эмменталей, которые после смерти женщины, что их держала в некоей моральной узде — матери и жены — отправились в тотальный разнос, превратив свой роскошный замок в Женеве в самый настоящий сад земных наслаждений, сиречь многонациональный гарем с женщинами всех типажей и характеров: от молчаливой инвалидки, которая и есть пресловутой «половиной» до сексуально раскрепощенной монашки. Будто стремясь отвергнуть всякие дальнейшие притязания смерти, Филипп и его сын Стори будут предаваться бесстыдному разврату жизни, не понимая, что смерть для них неизбежна, а гомосексуальный инцест это просто гомосексуальный инцест, а не попытка высвободиться от собственных духовных скреп. Колыбель по эту сторону понимания ленты уже качает не синьор Федерико, а Герр Зигмунд с его «Тотемом и Табу», а также прочими махровыми трудами о познании людской психологии. Оргазм как маленькая смерть здесь предстает именно как смерть натуральная, а сексуальные приключения двух мужчин тем паче выглядят трагикомическими, что с собственноручно созданным бабьим царством совладать они не в силах. Дамы раскусили их планы и крепко держат за стволы их членов. Фатальная ловушка, обрекающая этих двух мужчин, не могущих разобраться с самими собой, на неизбежно абсурдистское существование. Вкупе с пресловутым вырождением всей аристократии, на которую Гринуэй всегда взирал с непритаенным презрением. Но в этот раз его сменила скука и невыразимой силы тоска, от которой и сам режиссёр сумеет по-настоящему избавиться лишь в своих шестичасовых «Чемоданах Тульса Люпера».