Фильм

Статский советник

Мне повезло — я увидел главное сразу. В день премьеры я оказался в кинотеатре раньше времени, заглянул в зал и обнаружил на экране следующее: на фоне Василия Блаженного шагает Олег Меньшиков, а за кадром льется песня. И это была такая песня, что я на несколько секунд просто замер в дверях. Что-то с невероятными словами про служение Отечеству, спетое незнакомым удивительным голосом и аранжированное в духе саундтрека к «Бандитскому Петербургу». В общем, я пришел в себя, выскочил в фойе и подумал, что, видимо, дурацкий ролик или реклама какая-то, — мысль, что такое может быть частью кинокартины, даже не пришла в голову. Однако потом выяснилось, что в зале проходил пресс-показ. А собор, Меньшиков и песня — это, натурально, финал фильма «Статский советник».

Что Никите Михалкову в последние годы порой изменяет вкус, это, в общем, не секрет. Но чтобы человек молодой и разумный, каковым выглядит Филипп Янковский, согласился фигурировать в титрах, которые идут сразу после этакого безобразия? Тут только два варианта: либо впечатление о разумности Янковского обманчиво, либо злые языки правы, и «продюсер, художественный руководитель», как обозначен в титрах Никита Сергеевич, имел на съемках полномочия, значительно превосходящие режиссерские.

К делу, впрочем. Стоит ли смотреть фильм «Статский советник»? Безусловно, стоит. Не каждый день удается увидеть кораблекрушение — и испытать подленькую, конечно, но очень человеческую смесь восторга, ужаса, стыда и потаенной радости, что ты-то стоишь на берегу. За два часа экранного времени тонет корабль, чья надежность до сих пор почти не вызывала сомнений — лайнер позднесоветского-новорусского мейнстримного кинематографа вместе со всеми своими вельможными пассажирами.

И первым ко дну идет Олег Меньшиков — единственная полноценная российская кинозвезда 90-х, чья карьера по-хорошему теперь закончена. Обаятельнейший Эраст Фандорин — умный, тонкий, сомневающийся господин с ранней проседью — в его исполнении превратился в голема, в мумию, в манекен из проката свадебного платья. В лице Меньшикова за весь фильм не мелькает ни мысли, ни эмоции — это лицо мертвеца, способного с интересом взглянуть разве что в зеркало. Особенно фантастически выглядят любовные сцены с Эсфирью Литвиновой (персонаж, кстати, необъяснимо потерявшийся где-то в середине фильма): в памятном рукопожатии Ющенко и Януковича страсти было больше.

Хитрец Пожарский, которого играет Михалков, на этом фоне расцветает, и на бенефисных выходах Никиты Сергеевича (Михалков передразнивает заикание, Михалков танцует, Михалков среди голых баб), пожалуй, можно получить некоторое удовольствие. Но, честно говоря, наличие неземного шарма у председателя Союза кинематографистов при всем желании трудно назвать сенсацией — и все эти его штуки можно увидеть в любом телеинтервью или, там, выступлении на пленуме. Причем с почти теми же репликами.

Террорист Хабенский — откровенно скучает (поменять бы их, что ли, ролями с Меньшиковым). Машков на автопилоте дает красавца, жигана. Ефремов попадает в кадр непривычно часто, и поэтому иногда зависает на заднем плане, как ошибка в компьютерной игре. Олега Табакова словно вытащили прямо в гриме на пару минут из какого-то хорошего спектакля. «Зачем нам столько динамита, когда нет запалов?!» — справедливо возмущается террорист Грин.

Уж сколько потешались — в том числе и авторы «Советника» — над телевизионным «Азазелем» (который, по иронии, остается пока самой приличной экранизацией Акунина), чтобы в результате сделать кино абсолютно сериального вида: с преобладанием статичных средних планов, с минимумом натурных съемок, с вымученными диалогами. К тому же престранно для столь традиционного в целом фильма смонтированное: склейки между эпизодами настолько резкие, что едва не обрубают концы фраз.

Главное, впрочем, не бесчисленные частные погрешности и неувязки (как можно поверить, что «железный человек» Грин ждет несколько минут и не стреляет в своего главного врага, только чтобы узнать расшифровку идиотской аббревиатуры?). Главное — провал концептуальный, провал эстетики в целом. В «Сибирском цирюльнике» весь этот имперский стиль, адаптированный под нужды евроремонта, еще смотрелся как-то относительно свежо. Ну и там был размах, конечно. Сегодня хорошие артисты, наряженные в сюртуки и загнанные в отчетливо пахнущие краской интерьеры, выглядят комически и жалко — как дети, которых богатые родители заставили участвовать в домашнем спектакле.

Грубо исполненная тоска по России, которую мы потеряли, перестала конвертироваться. Осталась в рекламе пива и шоколадок, где ей самое место. А то, что на смену пришли «Личный номер» и «Бой с тенью», это, конечно, прискорбно, но вполне отвечает столь любимой и Михалковым, и Акуниным логике исторического процесса.