Фильм

Последний танец Саломеи

Полуопереточный полунормальный полумюзикл в полном соответствии с традициями Кена Расселла, его эстетическими вкусами, а местами, точнее, безвкусицей. Итак, в конце 19-го века знаменитый английский писатель Оскар Уайлд (Николас Грейс) приезжает в дорогой бордель, где обнаруживает, что кроме обычных ожидаемых развлечений, тут дают еще какую-то сценическую постановку, за которой он с интересом устраивается наблюдать. Играют там его знакомые и друзья, а также местные проститутки, с которыми он тоже, получается, в известном знакомстве. Дают, к тому же, уайлдовскую «Саломею» - библейскую историю о царе Ироде (Стретфорд Джонс), который уговаривает собственную падчерицу (Имоджен Миллес-Скотт) станцевать ему. В качестве награды он обещает исполнить любое ее желание. После долгих споров с собственной матерью (Гленда Джексон), девушка соглашается, но скорее из желания отомстить Иоанну Крестителю (Дуглас Ходж), чей отказ разгневал ее до глубины сердца. Оскар Уайлд, тем временем, флиртует с молодым человеком, стараясь вызвать ревность со стороны любовника.

После того, как фильм «Готика» стал настоящим хитом проката кассет в Америке, небольшая компания под названием «Vestron Video» решает сделать Кену Расселлу предложение профинансировать целых три его работы. Первым фильмов из этой серии стала эта картина (другие две – «Логово белого червя» и чуть менее известная «Радуга»). Режиссер хотел использовать этот фильм, как возможность снять историю о Оскаре Уайлде. В качестве первоисточника сценария, Расселл хотел использовать несколько популярных театральных постановок, однако довольно быстро решил, что они слишком осторожны и апеллируют скорее к семейным ценностям, тогда как он хотел показать Уайлда в том образе скорее кутилы и гуляки. Да и снимать реалистичные и правдоподобные фильмы было совсем не в традициях Кена Расселла, известного как раз тем, что чем искусственнее выглядит работа, тем, по его мнению, лучше.

Понятное дело, что и от оригинальной пьесы Уайлда остались рожки да ножки. К примеру, Саломея Расселла совсем не похожа на притаившуюся змею Уайлда, у которого она была раскрашена в зеленый цвет, режиссер делает ее скорее светло-голубого цвета с кожей белой, как у альбиноса. Да и появление самого Оскара Уайлда тоже решение искусственное. Кстати, этот дополнительный уровень нарратива был исключительно маркетинговым ходом – продюсеры фильма прогнозировали, что подобным образом фильм привлечет большее количество людей. В результате получилось весьма неплохо, на пользу усложнив метаструктуру сюжета. А тот факт, что финальная часть развивается именно в этой искусственной прослойке, превращает ее даже в главенствующий повествовательный домен.

Актерский состав фильма оказался скорее смешанным из опытных «расселовских» артистов, вроде Гленды Джексон и неизвестных людей, которые ни до, ни после нигде особо не снимались, вроде Имоджен Миллес-Скотт. Появился в довольно крупной роли и сам Кен Расселл, который до этого ограничивался очень маленькими камео, но с этой поры решает сниматься больше и чаще. Решение, конечно, спорное. Маленький бюджет фильма практически не отразился на богатстве декораций и одеяний. Как обычно в фильмах Расселла цвета просто пышут насыщенностью. Стилистически картина вновь черпает эстетику из совершенно разных источников. Есть тут и живопись периода французских символистов, есть и элегантность сигаретного дыма неонуара, есть кич и буйство водевиля. И вновь, кстати, дизайном интерьеров Расселл имеет родство с Джарменом, но на этот раз не напрямую, а через художественного директора Майкла Бьюкэнана, который у того работал на «Караваджо». А общим цветовым образом картина является оммажем творчеству Пауэлла и Прессбургера.

Ясное дело, что все эти параллели между Иродом и Уайлдом, вся эта сексуальная одержимость и акцент на сексуальную ориентацию великого писателя не могли вызвать священный трепет у почитателей таланта Оскара Уайлда, впрочем, Кен Расселл никогда не был чутким к чувствам поклонников кумиров, о которых снимал свои фильмы. Да и в целом картина не собрала огромных денег, хотя в прессе о ней отзывались скорее с теплотой, называя как минимум интересным «детским» взглядом на гедонизм и декаданс. Вольность обращения с оригинальной пьесой была воспринята как смелость. Совершенно очевидно, что мир кинематографической прессы сильно поменялся с тех пор, как Расселл делал свои первые шаги в своем нагловатом творчестве. Поменялся и статус самого автора. Одна германская опера даже пригласила его поставить «Саломею» на своих подмостках так, чтобы это было как можно ближе к фильму, который он снял. Расселла стали воспринимать очень серьезно, а он продолжал дурачиться еще сильней.